한글 +영어 :: 프란츠 카프카 - 변신

--- START OF FILE Metamorphosis by Franz Kafka.txt ---
--- 프란츠 카프카의 변신 파일 시작 ---

The Project Gutenberg eBook of Metamorphosis
프로젝트 구텐베르크의 전자책, 변신

This ebook is for the use of anyone anywhere in the United States and most other parts of the world at no cost and with almost no restrictions whatsoever. You may copy it, give it away or re-use it under the terms of the Project Gutenberg License included with this ebook or online at http://www.gutenberg.org. If you are not located in the United States, you will have to check the laws of the country where you are located before using this eBook.
이 전자책은 미국 및 전 세계 대부분 지역의 누구나 무료로, 거의 아무런 제약 없이 사용할 수 있습니다. 이 전자책에 포함되어 있거나 http://www.gutenberg.org 온라인에 있는 프로젝트 구텐베르크 라이선스 조건에 따라 복사, 증여 또는 재사용할 수 있습니다. 미국에 거주하지 않는 경우, 이 전자책을 사용하기 전에 해당 국가의 법률을 확인해야 합니다.

*** This is a COPYRIGHTED Project Gutenberg eBook. Details Below. ***
*** 이것은 저작권이 있는 프로젝트 구텐베르크 전자책입니다. 자세한 내용은 아래를 참조하십시오. ***

*** Please follow the copyright guidelines in this file. ***
*** 이 파일의 저작권 지침을 따라주십시오. ***

Title: Metamorphosis
제목: 변신

Author: Franz Kafka
저자: 프란츠 카프카

Translator: David Wyllie
번역자: 데이비드 와일리

Release date: August 17, 2005 [eBook #5200]
출시일: 2005년 8월 17일 [eBook #5200]

Most recently updated: April 28, 2021
최근 업데이트: 2021년 4월 28일

Language: English
언어: 영어

*** START OF THE PROJECT GUTENBERG EBOOK METAMORPHOSIS ***
*** 프로젝트 구텐베르크 이북 변신 시작 ***

Metamorphosis
변신

by Franz Kafka
프란츠 카프카 지음

Translated by David Wyllie
데이비드 와일리 번역

I
1장

One morning, when Gregor Samsa woke from troubled dreams, he found himself transformed in his bed into a horrible vermin. He lay on his armour-like back, and if he lifted his head a little he could see his brown belly, slightly domed and divided by arches into stiff sections. The bedding was hardly able to cover it and seemed ready to slide off any moment. His many legs, pitifully thin compared with the size of the rest of him, waved about helplessly as he looked.
어느 날 아침, 그레고르 잠자가 뒤숭숭한 꿈에서 깨어났을 때, 그는 자신이 침대 속에서 흉측한 벌레로 변해 있는 것을 발견했다. 그는 갑옷처럼 딱딱한 등을 대고 누워 있었는데, 머리를 조금 들어 보니 활 모양의 칸들로 나뉘어 딱딱하게 굳은, 약간 둥글게 솟아오른 갈색 배가 보였다. 이불은 그 배를 간신히 덮고 있었는데, 금방이라도 미끄러져 내릴 듯했다. 그의 수많은 다리들은 몸뚱이에 비해 가련할 정도로 가늘었으며, 그가 바라보는 앞에서 속수무책으로 허우적거리고 있었다.

“What’s happened to me?” he thought. It wasn’t a dream. His room, a proper human room although a little too small, lay peacefully between its four familiar walls. A collection of textile samples lay spread out on the table—Samsa was a travelling salesman—and above it there hung a picture that he had recently cut out of an illustrated magazine and housed in a nice, gilded frame. It showed a lady fitted out with a fur hat and fur boa who sat upright, raising a heavy fur muff that covered the whole of her lower arm towards the viewer.
"나에게 무슨 일이 일어난 거지?" 그는 생각했다. 꿈이 아니었다. 그의 방은 좀 작긴 해도 제대로 된 인간의 방으로, 익숙한 네 벽 사이에서 평온하게 자리 잡고 있었다. 탁자 위에는 직물 샘플들이 펼쳐져 있었고—잠자는 외판원이었다—그 위 벽에는 그가 최근 삽화 잡지에서 오려내어 멋진 금테 액자에 넣어둔 그림이 걸려 있었다. 그림 속에는 털모자와 털 보아를 두른 여인이 똑바로 앉아, 팔뚝 전체를 덮는 무거운 털 토시를 보는 이를 향해 치켜들고 있었다.

Gregor then turned to look out the window at the dull weather. Drops of rain could be heard hitting the pane, which made him feel quite sad. “How about if I sleep a little bit longer and forget all this nonsense”, he thought, but that was something he was unable to do because he was used to sleeping on his right, and in his present state couldn’t get into that position. However hard he threw himself onto his right, he always rolled back to where he was. He must have tried it a hundred times, shut his eyes so that he wouldn’t have to look at the floundering legs, and only stopped when he began to feel a mild, dull pain there that he had never felt before.
그레고르는 창밖의 흐린 날씨를 보려고 고개를 돌렸다. 창유리를 때리는 빗방울 소리가 들렸고, 그 소리는 그를 꽤 슬프게 만들었다. "조금 더 자면서 이 모든 말도 안 되는 일을 잊어버리면 어떨까" 하고 그는 생각했지만, 그럴 수가 없었다. 그는 오른쪽으로 누워 자는 습관이 있었는데, 지금 상태로는 그 자세를 취할 수 없었기 때문이다. 아무리 세게 오른쪽으로 몸을 던져도 그는 항상 원래 자세로 되돌아왔다. 그는 백 번은 시도했을 것이다. 허우적거리는 다리들을 보지 않으려고 눈을 감았고, 이전에 느껴본 적 없는 가볍고 둔한 통증이 느껴지기 시작했을 때에야 멈췄다.

“Oh, God”, he thought, “what a strenuous career it is that I’ve chosen! Travelling day in and day out. Doing business like this takes much more effort than doing your own business at home, and on top of that there’s the curse of travelling, worries about making train connections, bad and irregular food, contact with different people all the time so that you can never get to know anyone or become friendly with them. It can all go to Hell!” He felt a slight itch up on his belly; pushed himself slowly up on his back towards the headboard so that he could lift his head better; found where the itch was, and saw that it was covered with lots of little white spots which he didn’t know what to make of; and when he tried to feel the place with one of his legs he drew it quickly back because as soon as he touched it he was overcome by a cold shudder.
"오, 하느님," 그는 생각했다. "내가 선택한 이 직업은 정말 고된 일이구나! 매일매일 출장을 다녀야 하다니. 이런 식으로 장사하는 것은 집에서 자기 사업을 하는 것보다 훨씬 더 많은 노력이 필요하고, 게다가 여행의 저주, 기차 연결편 걱정, 형편없고 불규칙한 식사, 늘 다른 사람들과 접촉해야 해서 누구와도 제대로 알거나 친해질 수 없다는 점까지. 다 지옥에나 가버려!" 그는 배 위쪽에서 약간 가려움을 느꼈다. 머리를 더 잘 들 수 있도록 등을 대고 천천히 침대 머리판 쪽으로 몸을 밀었다. 가려운 곳을 찾아보니, 정체를 알 수 없는 수많은 작은 흰 점들로 덮여 있었다. 다리 하나로 그곳을 만져보려 하자마자 차가운 전율이 느껴져 그는 재빨리 다리를 거두었다.

He slid back into his former position. “Getting up early all the time”, he thought, “it makes you stupid. You’ve got to get enough sleep. Other travelling salesmen live a life of luxury. For instance, whenever I go back to the guest house during the morning to copy out the contract, these gentlemen are always still sitting there eating their breakfasts. I ought to just try that with my boss; I’d get kicked out on the spot. But who knows, maybe that would be the best thing for me. If I didn’t have my parents to think about I’d have given in my notice a long time ago, I’d have gone up to the boss and told him just what I think, tell him everything I would, let him know just what I feel. He’d fall right off his desk! And it’s a funny sort of business to be sitting up there at your desk, talking down at your subordinates from up there, especially when you have to go right up close because the boss is hard of hearing. Well, there’s still some hope; once I’ve got the money together to pay off my parents’ debt to him—another five or six years I suppose—that’s definitely what I’ll do. That’s when I’ll make the big change. First of all though, I’ve got to get up, my train leaves at five.”
그는 이전 자세로 다시 미끄러져 돌아왔다. "항상 일찍 일어나는 건," 그는 생각했다. "사람을 멍청하게 만들어. 잠을 충분히 자야 해. 다른 외판원들은 호화로운 생활을 하지. 예를 들어, 내가 아침에 계약서를 베끼러 여관에 돌아갈 때마다, 이 신사들은 항상 여전히 앉아서 아침 식사를 하고 있어. 나도 사장님한테 그렇게 해볼까? 당장 해고될 텐데. 하지만 누가 알겠어, 어쩌면 그게 나한테 최선일지도 모르지. 부모님 생각만 안 했다면 오래전에 사표를 냈을 거야. 사장한테 가서 내 생각을 그대로 말했을 텐데, 내가 할 말을 전부 다, 내 기분이 어떤지 똑똑히 알려줬을 텐데. 그는 책상에서 벌러덩 넘어질 거야! 그리고 저 높은 책상에 앉아서, 부하 직원들을 내려다보며 말하는 건 참 우스운 일이지. 특히 사장이 귀가 어두워서 바로 가까이 다가가야 할 때는 더욱 그래. 뭐, 아직 희망은 좀 있어. 부모님이 그에게 진 빚을 갚을 돈을 모으고 나면—아마 5년이나 6년 더 걸리겠지—그때는 분명히 그렇게 할 거야. 그때 큰 변화를 일으킬 거야. 하지만 우선은, 일어나야 해. 내 기차는 다섯 시에 떠나니까."

And he looked over at the alarm clock, ticking on the chest of drawers. “God in Heaven!” he thought. It was half past six and the hands were quietly moving forwards, it was even later than half past, more like quarter to seven. Had the alarm clock not rung? He could see from the bed that it had been set for four o’clock as it should have been; it certainly must have rung. Yes, but was it possible to quietly sleep through that furniture-rattling noise? True, he had not slept peacefully, but probably all the more deeply because of that. What should he do now? The next train went at seven; if he were to catch that he would have to rush like mad and the collection of samples was still not packed, and he did not at all feel particularly fresh and lively. And even if he did catch the train he would not avoid his boss’s anger as the office assistant would have been there to see the five o’clock train go, he would have put in his report about Gregor’s not being there a long time ago. The office assistant was the boss’s man, spineless, and with no understanding. What about if he reported sick? But that would be extremely strained and suspicious as in five years of service Gregor had never once yet been ill. His boss would certainly come round with the doctor from the medical insurance company, accuse his parents of having a lazy son, and accept the doctor’s recommendation not to make any claim as the doctor believed that no-one was ever ill but that many were workshy. And what’s more, would he have been entirely wrong in this case? Gregor did in fact, apart from excessive sleepiness after sleeping for so long, feel completely well and even felt much hungrier than usual.
그리고 그는 서랍장 위에서 똑딱거리는 자명종을 보았다. "맙소사!" 그는 생각했다. 여섯 시 반이었고 시곗바늘은 조용히 앞으로 나아가고 있었다. 심지어 여섯 시 반보다 더 늦어, 일곱 시 십오 분 전쯤이었다. 자명종이 울리지 않았던 걸까? 침대에서 보니 네 시에 맞춰져 있었고, 제대로 맞춰져 있었다. 틀림없이 울렸을 것이다. 그래, 하지만 가구를 흔들 정도의 소음을 조용히 자면서 넘길 수 있었을까? 사실, 그는 평온하게 자지 못했지만, 아마 그 때문에 더 깊이 잤을 것이다. 이제 어떻게 해야 할까? 다음 기차는 일곱 시에 있었다. 그걸 타려면 미친 듯이 서둘러야 했고 샘플 꾸러미는 아직 싸지도 않았으며, 그는 전혀 상쾌하거나 활기차다고 느끼지 못했다. 그리고 설사 기차를 탄다 해도 사장의 분노를 피할 수 없을 것이다. 사무실 조수가 다섯 시 기차가 떠나는 것을 보러 나왔을 테고, 그레고르가 없었다는 보고를 오래전에 했을 것이기 때문이다. 사무실 조수는 사장의 앞잡이에, 줏대 없고 이해심도 없었다. 병가를 낸다면 어떨까? 하지만 그건 매우 억지스럽고 의심스러울 것이다. 5년간 근무하면서 그레고르는 단 한 번도 아픈 적이 없었기 때문이다. 사장은 분명 의료 보험 회사 의사와 함께 찾아와서, 그의 부모에게 게으른 아들을 두었다고 비난하고, 의사가 아무도 아프지 않고 많은 사람이 일하기 싫어한다고 믿기 때문에 어떤 청구도 하지 말라는 의사의 권고를 받아들일 것이다. 게다가, 이 경우에 의사가 완전히 틀렸다고 할 수 있을까? 사실 그레고르는 오랫동안 잔 후의 과도한 졸음을 제외하고는 완전히 괜찮다고 느꼈고 심지어 평소보다 훨씬 더 배고픔을 느꼈다.

He was still hurriedly thinking all this through, unable to decide to get out of the bed, when the clock struck quarter to seven. There was a cautious knock at the door near his head. “Gregor”, somebody called—it was his mother—“it’s quarter to seven. Didn’t you want to go somewhere?” That gentle voice! Gregor was shocked when he heard his own voice answering, it could hardly be recognised as the voice he had had before. As if from deep inside him, there was a painful and uncontrollable squeaking mixed in with it, the words could be made out at first but then there was a sort of echo which made them unclear, leaving the hearer unsure whether he had heard properly or not. Gregor had wanted to give a full answer and explain everything, but in the circumstances contented himself with saying: “Yes, mother, yes, thank-you, I’m getting up now.” The change in Gregor’s voice probably could not be noticed outside through the wooden door, as his mother was satisfied with this explanation and shuffled away. But this short conversation made the other members of the family aware that Gregor, against their expectations was still at home, and soon his father came knocking at one of the side doors, gently, but with his fist. “Gregor, Gregor”, he called, “what’s wrong?” And after a short while he called again with a warning deepness in his voice: “Gregor! Gregor!” At the other side door his sister came plaintively: “Gregor? Aren’t you well? Do you need anything?” Gregor answered to both sides: “I’m ready, now”, making an effort to remove all the strangeness from his voice by enunciating very carefully and putting long pauses between each, individual word. His father went back to his breakfast, but his sister whispered: “Gregor, open the door, I beg of you.” Gregor, however, had no thought of opening the door, and instead congratulated himself for his cautious habit, acquired from his travelling, of locking all doors at night even when he was at home.
그가 침대에서 나갈 결정을 내리지 못한 채 이 모든 것을 서둘러 생각하고 있을 때, 시계가 일곱 시 십오 분 전을 쳤다. 그의 머리맡 가까이에 있는 문에서 조심스러운 노크 소리가 들렸다. "그레고르," 누군가가 불렀다—그것은 그의 어머니였다—"일곱 시 십오 분 전이야. 어디 가려던 거 아니었니?" 그 부드러운 목소리! 그레고르는 자신의 대답하는 목소리를 듣고 충격을 받았다. 그것은 이전의 그의 목소리라고 거의 알아볼 수 없었다. 마치 그의 깊은 속에서 나오는 것처럼, 고통스럽고 제어할 수 없는 찍찍거리는 소리가 섞여 있었고, 처음에는 단어를 알아들을 수 있었지만 그 다음에는 일종의 울림이 있어 불분명하게 만들었고, 듣는 사람은 제대로 들었는지 아닌지 확신할 수 없게 만들었다. 그레고르는 완전한 대답을 하고 모든 것을 설명하고 싶었지만, 상황상 "네, 어머니, 네, 고마워요, 지금 일어나고 있어요."라고 말하는 것으로 만족했다. 나무 문 너머 바깥에서는 그레고르의 목소리 변화를 아마 알아채지 못했을 것이다. 그의 어머니는 이 설명에 만족하고 발을 끌며 가버렸기 때문이다. 하지만 이 짧은 대화는 다른 가족 구성원들에게 그레고르가 예상과 달리 아직 집에 있다는 것을 알게 했고, 곧 그의 아버지가 옆문 중 하나를 부드럽게, 하지만 주먹으로 두드렸다. "그레고르, 그레고르," 그가 불렀다. "무슨 일이니?" 그리고 잠시 후 그는 목소리에 경고의 깊이를 담아 다시 불렀다. "그레고르! 그레고르!" 다른 쪽 문에서는 그의 여동생이 애처롭게 말했다. "그레고르? 몸이 안 좋니? 뭐 필요한 거 있어?" 그레고르는 양쪽에 대답했다. "이제, 준비 다 됐어." 그는 각 단어 사이에 긴 간격을 두고 매우 조심스럽게 발음하여 목소리의 모든 이상함을 제거하려고 노력했다. 그의 아버지는 아침 식사 자리로 돌아갔지만, 그의 여동생은 속삭였다. "그레고르, 문 열어줘, 부탁이야." 그러나 그레고르는 문을 열 생각이 전혀 없었고, 대신 여행에서 얻은, 집에 있을 때조차 밤에는 모든 문을 잠그는 신중한 습관에 대해 스스로를 칭찬했다.

The first thing he wanted to do was to get up in peace without being disturbed, to get dressed, and most of all to have his breakfast. Only then would he consider what to do next, as he was well aware that he would not bring his thoughts to any sensible conclusions by lying in bed. He remembered that he had often felt a slight pain in bed, perhaps caused by lying awkwardly, but that had always turned out to be pure imagination and he wondered how his imaginings would slowly resolve themselves today. He did not have the slightest doubt that the change in his voice was nothing more than the first sign of a serious cold, which was an occupational hazard for travelling salesmen.
그가 가장 먼저 하고 싶었던 것은 방해받지 않고 평온하게 일어나서, 옷을 입고, 무엇보다도 아침 식사를 하는 것이었다. 그래야만 다음에 무엇을 할지 고려할 수 있을 것이다. 그는 침대에 누워서 생각하는 것으로는 어떤 합리적인 결론에도 도달하지 못할 것이라는 것을 잘 알고 있었기 때문이다. 그는 침대에서 종종 약간의 통증을 느꼈던 것을 기억했다. 아마 불편하게 누워서 생긴 통증이었겠지만, 그것은 항상 순전히 상상에 불과한 것으로 판명되었고, 그는 오늘 그의 상상이 어떻게 서서히 해결될지 궁금했다. 그는 목소리의 변화가 외판원들의 직업병인 심한 감기의 첫 징후에 불과하다는 것에 대해 조금도 의심하지 않았다.

It was a simple matter to throw off the covers; he only had to blow himself up a little and they fell off by themselves. But it became difficult after that, especially as he was so exceptionally broad. He would have used his arms and his hands to push himself up; but instead of them he only had all those little legs continuously moving in different directions, and which he was moreover unable to control. If he wanted to bend one of them, then that was the first one that would stretch itself out; and if he finally managed to do what he wanted with that leg, all the others seemed to be set free and would move about painfully. “This is something that can’t be done in bed”, Gregor said to himself, “so don’t keep trying to do it”.
이불을 걷어내는 것은 간단한 문제였다. 그는 몸을 약간 부풀리기만 하면 이불이 저절로 떨어져 나갔다. 하지만 그 후에는 어려워졌다. 특히 그가 유난히 넓었기 때문이다. 그는 팔과 손을 이용해 몸을 밀어 올렸을 것이다. 하지만 그것들 대신 그는 계속해서 다른 방향으로 움직이는 그 모든 작은 다리들만 가지고 있었고, 게다가 그것들을 제어할 수도 없었다. 다리 하나를 구부리려고 하면, 그것이 먼저 쭉 뻗어 나갔다. 그리고 마침내 그 다리로 원하는 것을 해내면, 다른 모든 다리들이 풀려나 고통스럽게 움직이는 것 같았다. "이건 침대에서는 할 수 없는 일이야." 그레고르는 혼잣말을 했다. "그러니 계속 시도하지 마."

The first thing he wanted to do was get the lower part of his body out of the bed, but he had never seen this lower part, and could not imagine what it looked like; it turned out to be too hard to move; it went so slowly; and finally, almost in a frenzy, when he carelessly shoved himself forwards with all the force he could gather, he chose the wrong direction, hit hard against the lower bedpost, and learned from the burning pain he felt that the lower part of his body might well, at present, be the most sensitive.
그가 가장 먼저 하고 싶었던 것은 몸의 아랫부분을 침대 밖으로 내보내는 것이었지만, 그는 이 아랫부분을 본 적이 없었고 어떻게 생겼는지 상상할 수도 없었다. 움직이기가 너무 힘들다는 것이 드러났다. 너무 느리게 움직였다. 그리고 마침내, 거의 광란 상태에서, 그가 모을 수 있는 모든 힘으로 부주의하게 몸을 앞으로 밀었을 때, 그는 잘못된 방향을 선택했고, 침대 아래쪽 기둥에 세게 부딪혔으며, 그가 느낀 타는 듯한 고통으로부터 몸의 아랫부분이 현재로서는 가장 민감할 수 있다는 것을 알게 되었다.

So then he tried to get the top part of his body out of the bed first, carefully turning his head to the side. This he managed quite easily, and despite its breadth and its weight, the bulk of his body eventually followed slowly in the direction of the head. But when he had at last got his head out of the bed and into the fresh air it occurred to him that if he let himself fall it would be a miracle if his head were not injured, so he became afraid to carry on pushing himself forward the same way. And he could not knock himself out now at any price; better to stay in bed than lose consciousness.
그래서 그는 먼저 몸의 윗부분을 침대 밖으로 빼내려고 조심스럽게 머리를 옆으로 돌렸다. 이것은 꽤 쉽게 해냈다. 그리고 몸의 폭과 무게에도 불구하고, 몸통은 결국 머리 방향으로 천천히 따라왔다. 하지만 마침내 머리를 침대 밖으로 내밀어 신선한 공기를 쐬었을 때, 만약 그대로 떨어지면 머리가 다치지 않는 것이 기적일 것이라는 생각이 들었고, 그래서 그는 같은 방식으로 몸을 계속 앞으로 밀기가 두려워졌다. 그리고 그는 이제 어떤 대가를 치르더라도 정신을 잃을 수는 없었다. 의식을 잃는 것보다는 침대에 머무는 것이 나았다.

It took just as much effort to get back to where he had been earlier, but when he lay there sighing, and was once more watching his legs as they struggled against each other even harder than before, if that was possible, he could think of no way of bringing peace and order to this chaos. He told himself once more that it was not possible for him to stay in bed and that the most sensible thing to do would be to get free of it in whatever way he could at whatever sacrifice. At the same time, though, he did not forget to remind himself that calm consideration was much better than rushing to desperate conclusions. At times like this he would direct his eyes to the window and look out as clearly as he could, but unfortunately, even the other side of the narrow street was enveloped in morning fog and the view had little confidence or cheer to offer him. “Seven o’clock, already”, he said to himself when the clock struck again, “seven o’clock, and there’s still a fog like this.” And he lay there quietly a while longer, breathing lightly as if he perhaps expected the total stillness to bring things back to their real and natural state.
이전 위치로 돌아가는 데도 똑같은 노력이 들었지만, 그가 한숨을 쉬며 누워서, 가능하다면 이전보다 훨씬 더 격렬하게 서로 싸우는 자신의 다리들을 다시 바라보고 있을 때, 그는 이 혼란에 평화와 질서를 가져올 방법을 생각해낼 수 없었다. 그는 다시 한번 자신에게 침대에 머무는 것은 불가능하며, 어떤 희생을 치르더라도 가능한 어떤 방법으로든 그것에서 벗어나는 것이 가장 현명한 일이라고 말했다. 하지만 동시에, 그는 침착한 고려가 절망적인 결론으로 서두르는 것보다 훨씬 낫다는 것을 스스로에게 상기시키는 것을 잊지 않았다. 이런 때 그는 창문으로 시선을 돌려 가능한 한 명확하게 밖을 내다보곤 했지만, 불행히도 좁은 거리 건너편조차 아침 안개에 싸여 있었고 그 풍경은 그에게 거의 신뢰나 기운을 주지 못했다. "벌써 일곱 시군," 시계가 다시 쳤을 때 그는 혼잣말을 했다. "일곱 시인데, 아직도 이런 안개가 끼어 있다니." 그리고 그는 잠시 더 조용히 누워 가볍게 숨을 쉬었다. 마치 완전한 정적이 모든 것을 현실적이고 자연스러운 상태로 되돌려 놓기를 기대하는 것처럼.

But then he said to himself: “Before it strikes quarter past seven I’ll definitely have to have got properly out of bed. And by then somebody will have come round from work to ask what’s happened to me as well, as they open up at work before seven o’clock.” And so he set himself to the task of swinging the entire length of his body out of the bed all at the same time. If he succeeded in falling out of bed in this way and kept his head raised as he did so he could probably avoid injuring it. His back seemed to be quite hard, and probably nothing would happen to it falling onto the carpet. His main concern was for the loud noise he was bound to make, and which even through all the doors would probably raise concern if not alarm. But it was something that had to be risked.
하지만 그때 그는 혼잣말을 했다. "일곱 시 십오 분이 되기 전에 나는 반드시 제대로 침대에서 나와야 해. 그리고 그때쯤이면 직장에서 누군가가 나에게 무슨 일이 일어났는지 물으러 올 거야. 직장은 일곱 시 전에 문을 여니까." 그래서 그는 몸 전체를 동시에 침대 밖으로 흔들어 내리는 작업에 착수했다. 만약 이런 식으로 침대에서 떨어지는 데 성공하고 그렇게 하면서 머리를 들고 있다면 아마 머리를 다치지 않을 수 있을 것이다. 그의 등은 꽤 단단해 보였고, 카펫 위로 떨어져도 아마 아무 일도 일어나지 않을 것이다. 그의 주된 걱정은 그가 낼 수밖에 없는 큰 소음이었고, 그것은 모든 문을 통해서도 아마 걱정, 아니면 경악을 불러일으킬 것이다. 하지만 그것은 감수해야 할 위험이었다.

When Gregor was already sticking half way out of the bed—the new method was more of a game than an effort, all he had to do was rock back and forth—it occurred to him how simple everything would be if somebody came to help him. Two strong people—he had his father and the maid in mind—would have been more than enough; they would only have to push their arms under the dome of his back, peel him away from the bed, bend down with the load and then be patient and careful as he swang over onto the floor, where, hopefully, the little legs would find a use. Should he really call for help though, even apart from the fact that all the doors were locked? Despite all the difficulty he was in, he could not suppress a smile at this thought.
그레고르가 이미 침대 밖으로 반쯤 몸을 내밀었을 때—새로운 방법은 노력이라기보다는 게임에 가까웠고, 그가 해야 할 일은 앞뒤로 흔드는 것뿐이었다—누군가가 와서 도와준다면 모든 것이 얼마나 간단할지 그에게 떠올랐다. 두 명의 힘센 사람—그는 아버지와 하녀를 염두에 두었다—이면 충분했을 것이다. 그들은 단지 그의 둥근 등 아래로 팔을 밀어 넣고, 침대에서 그를 떼어내고, 짐을 들고 몸을 숙인 다음, 그가 바닥으로 흔들려 넘어갈 때 인내심 있고 조심스럽기만 하면 되었다. 바라건대, 거기서는 작은 다리들이 쓸모를 찾을 것이다. 하지만 정말 도움을 청해야 할까, 모든 문이 잠겨 있다는 사실은 차치하고서라도? 그가 처한 모든 어려움에도 불구하고, 그는 이 생각에 미소를 억누를 수 없었다.

After a while he had already moved so far across that it would have been hard for him to keep his balance if he rocked too hard. The time was now ten past seven and he would have to make a final decision very soon. Then there was a ring at the door of the flat. “That’ll be someone from work”, he said to himself, and froze very still, although his little legs only became all the more lively as they danced around. For a moment everything remained quiet. “They’re not opening the door”, Gregor said to himself, caught in some nonsensical hope. But then of course, the maid’s firm steps went to the door as ever and opened it. Gregor only needed to hear the visitor’s first words of greeting and he knew who it was—the chief clerk himself. Why did Gregor have to be the only one condemned to work for a company where they immediately became highly suspicious at the slightest shortcoming? Were all employees, every one of them, louts, was there not one of them who was faithful and devoted who would go so mad with pangs of conscience that he couldn’t get out of bed if he didn’t spend at least a couple of hours in the morning on company business? Was it really not enough to let one of the trainees make enquiries—assuming enquiries were even necessary—did the chief clerk have to come himself, and did they have to show the whole, innocent family that this was so suspicious that only the chief clerk could be trusted to have the wisdom to investigate it? And more because these thoughts had made him upset than through any proper decision, he swang himself with all his force out of the bed. There was a loud thump, but it wasn’t really a loud noise. His fall was softened a little by the carpet, and Gregor’s back was also more elastic than he had thought, which made the sound muffled and not too noticeable. He had not held his head carefully enough, though, and hit it as he fell; annoyed and in pain, he turned it and rubbed it against the carpet.
잠시 후 그는 이미 너무 멀리 움직여서 너무 세게 흔들면 균형을 잡기 어려웠을 것이다. 시간은 이제 일곱 시 십 분이었고 그는 곧 최종 결정을 내려야 했다. 그때 아파트 문에서 초인종 소리가 났다. "직장에서 온 사람이겠군." 그는 혼잣말을 하고 꼼짝 않고 얼어붙었다. 비록 그의 작은 다리들은 춤추듯 더욱 활발하게 움직였지만 말이다. 잠시 동안 모든 것이 조용했다. "그들이 문을 열지 않고 있어." 그레고르는 어떤 말도 안 되는 희망에 사로잡혀 혼잣말을 했다. 하지만 물론, 하녀의 단호한 발걸음이 여느 때처럼 문으로 가서 문을 열었다. 그레고르는 방문객의 첫 인사말만 듣고도 그가 누구인지 알았다—지배인 자신이었다. 왜 그레고르만이 사소한 결점에도 즉시 매우 의심스러워하는 회사에서 일하도록 저주받아야 했을까? 모든 직원, 한 사람 한 사람이 다 얼간이였을까, 양심의 가책으로 미쳐서 아침에 적어도 두 시간은 회사 업무에 쓰지 않으면 침대에서 나올 수 없을 정도로 충성스럽고 헌신적인 직원은 단 한 명도 없었을까? 정말 수습사원 중 한 명에게 문의하도록 하는 것만으로는 충분하지 않았을까—문의가 필요하다고 가정하더라도—지배인이 직접 와야만 했을까, 그리고 이것이 너무 의심스러워서 오직 지배인만이 그것을 조사할 지혜를 가졌다고 신뢰할 수 있다는 것을 죄 없는 온 가족에게 보여줘야만 했을까? 그리고 적절한 결정이라기보다는 이러한 생각들이 그를 화나게 했기 때문에, 그는 온 힘을 다해 침대 밖으로 몸을 내던졌다. 큰 쿵 소리가 났지만, 실제로는 큰 소음이 아니었다. 그의 낙하는 카펫 때문에 약간 완화되었고, 그레고르의 등 또한 그가 생각했던 것보다 더 탄력이 있어서 소리가 둔탁하고 그다지 눈에 띄지 않았다. 하지만 그는 머리를 충분히 조심스럽게 들지 못했고 떨어지면서 머리를 부딪쳤다. 짜증 나고 아파서 그는 머리를 돌려 카펫에 문질렀다.

“Something’s fallen down in there”, said the chief clerk in the room on the left. Gregor tried to imagine whether something of the sort that had happened to him today could ever happen to the chief clerk too; you had to concede that it was possible. But as if in gruff reply to this question, the chief clerk’s firm footsteps in his highly polished boots could now be heard in the adjoining room. From the room on his right, Gregor’s sister whispered to him to let him know: “Gregor, the chief clerk is here.” “Yes, I know”, said Gregor to himself; but without daring to raise his voice loud enough for his sister to hear him.
"저 안에서 뭔가 떨어졌군." 왼쪽 방에서 지배인이 말했다. 그레고르는 오늘 자신에게 일어난 것과 같은 종류의 일이 지배인에게도 일어날 수 있을지 상상해보려 했다. 그것이 가능하다는 것은 인정해야 했다. 하지만 마치 이 질문에 대한 퉁명스러운 대답처럼, 번쩍이는 구두를 신은 지배인의 단호한 발걸음 소리가 이제 옆방에서 들려왔다. 오른쪽 방에서 그레고르의 여동생이 그에게 알려주려고 속삭였다. "그레고르, 지배인이 오셨어." "그래, 알아." 그레고르는 혼잣말을 했다. 하지만 감히 여동생이 들을 수 있을 만큼 크게 목소리를 높이지는 못했다.

“Gregor”, said his father now from the room to his left, “the chief clerk has come round and wants to know why you didn’t leave on the early train. We don’t know what to say to him. And anyway, he wants to speak to you personally. So please open up this door. I’m sure he’ll be good enough to forgive the untidiness of your room.” Then the chief clerk called “Good morning, Mr. Samsa”. “He isn’t well”, said his mother to the chief clerk, while his father continued to speak through the door. “He isn’t well, please believe me. Why else would Gregor have missed a train! The lad only ever thinks about the business. It nearly makes me cross the way he never goes out in the evenings; he’s been in town for a week now but stayed home every evening. He sits with us in the kitchen and just reads the paper or studies train timetables. His idea of relaxation is working with his fretsaw. He’s made a little frame, for instance, it only took him two or three evenings, you’ll be amazed how nice it is; it’s hanging up in his room; you’ll see it as soon as Gregor opens the door. Anyway, I’m glad you’re here; we wouldn’t have been able to get Gregor to open the door by ourselves; he’s so stubborn; and I’m sure he isn’t well, he said this morning that he is, but he isn’t.” “I’ll be there in a moment”, said Gregor slowly and thoughtfully, but without moving so that he would not miss any word of the conversation. “Well I can’t think of any other way of explaining it, Mrs. Samsa”, said the chief clerk, “I hope it’s nothing serious. But on the other hand, I must say that if we people in commerce ever become slightly unwell then, fortunately or unfortunately as you like, we simply have to overcome it because of business considerations.” “Can the chief clerk come in to see you now then?”, asked his father impatiently, knocking at the door again. “No”, said Gregor. In the room on his right there followed a painful silence; in the room on his left his sister began to cry.
"그레고르," 이제 그의 아버지가 왼쪽 방에서 말했다. "지배인이 와서 왜 네가 이른 기차로 떠나지 않았는지 알고 싶어 하신다. 우린 그에게 뭐라고 말해야 할지 모르겠어. 그리고 어쨌든, 그는 너와 직접 이야기하고 싶어 하셔. 그러니 제발 이 문을 열어라. 네 방이 지저분한 것을 너그럽게 용서해 주실 거라고 확신한다." 그러자 지배인이 "좋은 아침입니다, 잠자 씨."라고 불렀다. "몸이 좋지 않아요." 그의 어머니가 지배인에게 말했고, 그의 아버지는 계속 문 너머로 말했다. "몸이 좋지 않아요, 제발 믿어주세요. 그레고르가 왜 기차를 놓쳤겠어요! 그 아이는 오직 사업 생각뿐이에요. 저녁에 절대 외출하지 않는 방식이 거의 저를 화나게 해요. 그는 지금 일주일째 시내에 있었지만 매일 저녁 집에만 있었어요. 그는 부엌에서 우리와 함께 앉아 신문을 읽거나 기차 시간표를 공부할 뿐이에요. 그의 휴식 개념은 실톱으로 작업하는 거예요. 예를 들어, 작은 액자를 만들었는데, 이틀이나 사흘 저녁밖에 안 걸렸어요. 얼마나 멋진지 놀라실 거예요. 그게 그의 방에 걸려 있어요. 그레고르가 문을 열자마자 보실 거예요. 어쨌든, 와주셔서 기뻐요. 우리끼리는 그레고르가 문을 열게 할 수 없었을 거예요. 그는 너무 고집이 세요. 그리고 저는 그가 분명히 몸이 안 좋다고 확신해요. 오늘 아침에는 괜찮다고 말했지만, 그렇지 않아요." "잠시 후에 갈게요." 그레고르는 느리고 신중하게 말했지만, 대화의 어떤 단어도 놓치지 않기 위해 움직이지 않았다. "글쎄요, 잠자 부인, 다른 설명 방법은 생각할 수 없군요." 지배인이 말했다. "심각한 일이 아니길 바랍니다. 하지만 다른 한편으로는, 상업에 종사하는 우리가 약간 몸이 안 좋아지면, 좋든 싫든 간에, 사업상의 고려 때문에 그냥 극복해야 한다고 말해야겠군요." "그럼 지배인이 지금 당신을 보러 들어갈 수 있을까요?" 그의 아버지가 조급하게 물으며 다시 문을 두드렸다. "아니요." 그레고르가 말했다. 그의 오른쪽 방에서는 고통스러운 침묵이 뒤따랐다. 그의 왼쪽 방에서는 여동생이 울기 시작했다.

So why did his sister not go and join the others? She had probably only just got up and had not even begun to get dressed. And why was she crying? Was it because he had not got up, and had not let the chief clerk in, because he was in danger of losing his job and if that happened his boss would once more pursue their parents with the same demands as before? There was no need to worry about things like that yet. Gregor was still there and had not the slightest intention of abandoning his family. For the time being he just lay there on the carpet, and no-one who knew the condition he was in would seriously have expected him to let the chief clerk in. It was only a minor discourtesy, and a suitable excuse could easily be found for it later on, it was not something for which Gregor could be sacked on the spot. And it seemed to Gregor much more sensible to leave him now in peace instead of disturbing him with talking at him and crying. But the others didn’t know what was happening, they were worried, that would excuse their behaviour.
그럼 왜 그의 여동생은 가서 다른 사람들과 합류하지 않았을까? 그녀는 아마 막 일어났고 아직 옷을 입기 시작하지도 않았을 것이다. 그리고 왜 울고 있었을까? 그가 일어나지 않았고, 지배인을 들여보내지 않았기 때문일까? 그가 직장을 잃을 위험에 처했고, 만약 그렇게 되면 그의 사장이 다시 이전과 같은 요구로 그들의 부모를 괴롭힐 것이기 때문일까? 아직 그런 것들을 걱정할 필요는 없었다. 그레고르는 여전히 거기에 있었고 그의 가족을 버릴 생각은 조금도 없었다. 당분간 그는 그냥 카펫 위에 누워 있었고, 그가 어떤 상태인지 아는 사람이라면 누구도 그가 지배인을 들여보낼 것이라고 진지하게 기대하지 않았을 것이다. 그것은 단지 사소한 무례함이었고, 나중에 적절한 변명을 쉽게 찾을 수 있었으며, 그레고르가 즉시 해고될 만한 일은 아니었다. 그리고 그레고르에게는 그에게 말을 걸고 울면서 그를 방해하는 대신 지금 평화롭게 내버려 두는 것이 훨씬 더 합리적으로 보였다. 하지만 다른 사람들은 무슨 일이 일어나고 있는지 몰랐고, 그들은 걱정하고 있었으며, 그것이 그들의 행동을 변명해 줄 것이다.

The chief clerk now raised his voice, “Mr. Samsa”, he called to him, “what is wrong? You barricade yourself in your room, give us no more than yes or no for an answer, you are causing serious and unnecessary concern to your parents and you fail—and I mention this just by the way—you fail to carry out your business duties in a way that is quite unheard of. I’m speaking here on behalf of your parents and of your employer, and really must request a clear and immediate explanation. I am astonished, quite astonished. I thought I knew you as a calm and sensible person, and now you suddenly seem to be showing off with peculiar whims. This morning, your employer did suggest a possible reason for your failure to appear, it’s true—it had to do with the money that was recently entrusted to you—but I came near to giving him my word of honour that that could not be the right explanation. But now that I see your incomprehensible stubbornness I no longer feel any wish whatsoever to intercede on your behalf. And nor is your position all that secure. I had originally intended to say all this to you in private, but since you cause me to waste my time here for no good reason I don’t see why your parents should not also learn of it. Your turnover has been very unsatisfactory of late; I grant you that it’s not the time of year to do especially good business, we recognise that; but there simply is no time of year to do no business at all, Mr. Samsa, we cannot allow there to be.”
이제 지배인이 목소리를 높였다. "잠자 씨," 그가 그를 불렀다. "무슨 일입니까? 당신은 방에 틀어박혀서, 예 아니오 이상의 대답도 주지 않고, 부모님께 심각하고 불필요한 걱정을 끼치고 있으며, 그리고—이건 그냥 하는 말이지만—전례 없는 방식으로 업무를 수행하지 못하고 있습니다. 저는 여기서 당신의 부모님과 고용주를 대신하여 말하는 것이며, 명확하고 즉각적인 설명을 정말로 요청해야 합니다. 저는 놀랐습니다, 아주 놀랐습니다. 저는 당신을 침착하고 분별 있는 사람으로 알고 있다고 생각했는데, 이제 당신은 갑자기 이상한 변덕을 부리는 것처럼 보입니다. 오늘 아침, 당신의 고용주께서 당신이 나타나지 않은 이유에 대한 가능한 이유를 제안하신 것은 사실입니다—그것은 최근 당신에게 맡겨진 돈과 관련이 있었습니다—하지만 저는 그것이 옳은 설명일 수 없다고 그에게 명예를 걸고 맹세할 뻔했습니다. 하지만 이제 당신의 이해할 수 없는 고집을 보니 저는 더 이상 당신을 위해 중재하고 싶은 마음이 전혀 없습니다. 그리고 당신의 지위도 그렇게 안전하지 않습니다. 저는 원래 이 모든 것을 당신에게 개인적으로 말하려고 했지만, 당신이 아무 이유 없이 여기서 제 시간을 낭비하게 만드니 당신의 부모님도 그것을 알지 못할 이유가 없다고 생각합니다. 당신의 최근 매출 실적은 매우 불만족스러웠습니다. 지금이 특별히 좋은 사업을 할 시기는 아니라는 것을 인정합니다, 우리는 그것을 인식합니다. 하지만 잠자 씨, 전혀 사업을 하지 않을 시기는 절대로 없습니다. 우리는 그런 일이 있도록 허용할 수 없습니다."

“But Sir”, called Gregor, beside himself and forgetting all else in the excitement, “I’ll open up immediately, just a moment. I’m slightly unwell, an attack of dizziness, I haven’t been able to get up. I’m still in bed now. I’m quite fresh again now, though. I’m just getting out of bed. Just a moment. Be patient! It’s not quite as easy as I’d thought. I’m quite alright now, though. It’s shocking, what can suddenly happen to a person! I was quite alright last night, my parents know about it, perhaps better than me, I had a small symptom of it last night already. They must have noticed it. I don’t know why I didn’t let you know at work! But you always think you can get over an illness without staying at home. Please, don’t make my parents suffer! There’s no basis for any of the accusations you’re making; nobody’s ever said a word to me about any of these things. Maybe you haven’t read the latest contracts I sent in. I’ll set off with the eight o’clock train, as well, these few hours of rest have given me strength. You don’t need to wait, sir; I’ll be in the office soon after you, and please be so good as to tell that to the boss and recommend me to him!”
"하지만 지배인님," 그레고르가 흥분하여 제정신을 잃고 다른 모든 것을 잊은 채 소리쳤다. "바로 열게요, 잠시만요. 몸이 약간 안 좋아요, 현기증 발작이 와서 일어날 수가 없었어요. 지금 아직 침대에 있어요. 하지만 지금은 꽤 정신이 들었어요. 막 침대에서 나오고 있어요. 잠시만요. 참아주세요! 생각했던 것만큼 쉽지가 않네요. 하지만 지금은 꽤 괜찮아요. 충격적이네요, 사람에게 갑자기 무슨 일이 일어날 수 있다니! 어젯밤에는 꽤 괜찮았어요, 부모님도 아세요, 아마 저보다 더 잘 아실 거예요, 어젯밤에 이미 작은 증상이 있었어요. 그분들이 알아채셨을 거예요. 왜 직장에 알리지 않았는지 모르겠어요! 하지만 당신은 항상 집에 머물지 않고도 병을 이겨낼 수 있다고 생각하잖아요. 제발, 부모님을 고통스럽게 하지 마세요! 당신이 하는 비난에는 어떤 근거도 없어요. 아무도 저에게 이런 것들에 대해 한마디도 한 적이 없어요. 아마 당신은 제가 보낸 최근 계약서들을 읽지 않으셨을 거예요. 여덟 시 기차로 출발할게요, 이 몇 시간의 휴식이 저에게 힘을 주었어요. 기다리실 필요 없어요, 지배인님. 당신 뒤를 이어 곧 사무실에 갈게요, 그리고 부디 사장님께 그렇게 말씀해주시고 저를 추천해 주세요!"

And while Gregor gushed out these words, hardly knowing what he was saying, he made his way over to the chest of drawers—this was easily done, probably because of the practise he had already had in bed—where he now tried to get himself upright. He really did want to open the door, really did want to let them see him and to speak with the chief clerk; the others were being so insistent, and he was curious to learn what they would say when they caught sight of him. If they were shocked then it would no longer be Gregor’s responsibility and he could rest. If, however, they took everything calmly he would still have no reason to be upset, and if he hurried he really could be at the station for eight o’clock. The first few times he tried to climb up on the smooth chest of drawers he just slid down again, but he finally gave himself one last swing and stood there upright; the lower part of his body was in serious pain but he no longer gave any attention to it. Now he let himself fall against the back of a nearby chair and held tightly to the edges of it with his little legs. By now he had also calmed down, and kept quiet so that he could listen to what the chief clerk was saying.
그리고 그레고르가 무슨 말을 하는지도 거의 모른 채 이 말들을 쏟아내는 동안, 그는 서랍장으로 향했다—이것은 아마도 그가 이미 침대에서 연습했기 때문에 쉽게 이루어졌다—거기서 그는 이제 몸을 똑바로 세우려고 노력했다. 그는 정말로 문을 열고 싶었고, 정말로 그들이 자신을 보게 하고 지배인과 이야기하고 싶었다. 다른 사람들은 너무나 끈질겼고, 그들은 자신을 보자마자 뭐라고 말할지 궁금했다. 만약 그들이 충격을 받는다면 더 이상 그레고르의 책임이 아닐 것이고 그는 쉴 수 있을 것이다. 하지만 만약 그들이 모든 것을 침착하게 받아들인다면 그는 여전히 화낼 이유가 없을 것이고, 서두르면 정말로 여덟 시에 역에 도착할 수 있을 것이다. 매끄러운 서랍장에 올라가려고 처음 몇 번 시도했을 때 그는 그냥 다시 미끄러져 내려왔지만, 마침내 마지막으로 한 번 몸을 흔들어 거기 똑바로 섰다. 몸의 아랫부분은 심한 통증이 있었지만 그는 더 이상 그것에 주의를 기울이지 않았다. 이제 그는 근처 의자 등받이에 몸을 맡기고 작은 다리들로 그 가장자리를 꽉 잡았다. 이제 그는 또한 진정했고, 지배인이 무슨 말을 하는지 들을 수 있도록 조용히 있었다.

“Did you understand a word of all that?” the chief clerk asked his parents, “surely he’s not trying to make fools of us”. “Oh, God!” called his mother, who was already in tears, “he could be seriously ill and we’re making him suffer. Grete! Grete!” she then cried. “Mother?” his sister called from the other side. They communicated across Gregor’s room. “You’ll have to go for the doctor straight away. Gregor is ill. Quick, get the doctor. Did you hear the way Gregor spoke just now?” “That was the voice of an animal”, said the chief clerk, with a calmness that was in contrast with his mother’s screams. “Anna! Anna!” his father called into the kitchen through the entrance hall, clapping his hands, “get a locksmith here, now!” And the two girls, their skirts swishing, immediately ran out through the hall, wrenching open the front door of the flat as they went. How had his sister managed to get dressed so quickly? There was no sound of the door banging shut again; they must have left it open; people often do in homes where something awful has happened.
"저 말 중에 한 마디라도 알아들으셨습니까?" 지배인이 그의 부모에게 물었다. "설마 우리를 바보로 만들려는 건 아니겠죠." "오, 하느님!" 이미 눈물을 흘리고 있던 그의 어머니가 외쳤다. "그 애가 심각하게 아플 수도 있는데 우리가 그 애를 고통스럽게 하고 있어요. 그레테! 그레테!" 그녀는 그리고 나서 울부짖었다. "어머니?" 그의 여동생이 다른 쪽에서 불렀다. 그들은 그레고르의 방을 가로질러 소통했다. "당장 의사를 부르러 가야 해. 그레고르가 아파. 빨리, 의사를 불러와. 방금 그레고르가 말하는 방식 들었니?" "그건 짐승의 목소리였어요." 지배인이 그의 어머니의 비명과 대조되는 침착함으로 말했다. "안나! 안나!" 그의 아버지가 현관 홀을 통해 부엌으로 소리치며 손뼉을 쳤다. "자물쇠 수리공을 당장 불러와!" 그리고 두 소녀는 치마를 스치며 즉시 홀을 통해 달려나가, 가면서 아파트 현관문을 확 열어젖혔다. 여동생은 어떻게 그렇게 빨리 옷을 입을 수 있었을까? 문이 다시 쾅 닫히는 소리는 없었다. 그들은 문을 열어두었음에 틀림없다. 끔찍한 일이 일어난 집에서는 사람들이 종종 그렇게 한다.

Gregor, in contrast, had become much calmer. So they couldn’t understand his words any more, although they seemed clear enough to him, clearer than before—perhaps his ears had become used to the sound. They had realised, though, that there was something wrong with him, and were ready to help. The first response to his situation had been confident and wise, and that made him feel better. He felt that he had been drawn back in among people, and from the doctor and the locksmith he expected great and surprising achievements—although he did not really distinguish one from the other. Whatever was said next would be crucial, so, in order to make his voice as clear as possible, he coughed a little, but taking care to do this not too loudly as even this might well sound different from the way that a human coughs and he was no longer sure he could judge this for himself. Meanwhile, it had become very quiet in the next room. Perhaps his parents were sat at the table whispering with the chief clerk, or perhaps they were all pressed against the door and listening.
반대로 그레고르는 훨씬 더 침착해졌다. 그래서 그들은 더 이상 그의 말을 이해할 수 없었다. 비록 그의 말은 그에게 충분히 명확하게, 이전보다 더 명확하게 들렸지만—아마 그의 귀가 그 소리에 익숙해졌을 것이다. 하지만 그들은 그에게 뭔가 잘못되었다는 것을 깨달았고, 도울 준비가 되어 있었다. 그의 상황에 대한 첫 번째 반응은 자신감 있고 현명했으며, 그것은 그를 기분 좋게 만들었다. 그는 자신이 다시 사람들 속으로 끌려 들어갔다고 느꼈고, 의사와 자물쇠 수리공으로부터 위대하고 놀라운 성과를 기대했다—비록 그가 둘을 실제로 구별하지는 않았지만. 다음에 무슨 말이 나올지가 중요할 것이므로, 목소리를 가능한 한 명확하게 만들기 위해 그는 약간 기침을 했지만, 이것조차 인간의 기침 소리와 다르게 들릴 수 있고 그가 더 이상 스스로 이것을 판단할 수 있는지 확신할 수 없었기 때문에 너무 크게 하지 않도록 주의했다. 그러는 동안 옆방은 매우 조용해졌다. 아마 그의 부모는 지배인과 함께 테이블에 앉아 속삭이고 있었거나, 아니면 모두 문에 바짝 붙어 듣고 있었을 것이다.

Gregor slowly pushed his way over to the door with the chair. Once there he let go of it and threw himself onto the door, holding himself upright against it using the adhesive on the tips of his legs. He rested there a little while to recover from the effort involved and then set himself to the task of turning the key in the lock with his mouth. He seemed, unfortunately, to have no proper teeth—how was he, then, to grasp the key?—but the lack of teeth was, of course, made up for with a very strong jaw; using the jaw, he really was able to start the key turning, ignoring the fact that he must have been causing some kind of damage as a brown fluid came from his mouth, flowed over the key and dripped onto the floor. “Listen”, said the chief clerk in the next room, “he’s turning the key.” Gregor was greatly encouraged by this; but they all should have been calling to him, his father and his mother too: “Well done, Gregor”, they should have cried, “keep at it, keep hold of the lock!” And with the idea that they were all excitedly following his efforts, he bit on the key with all his strength, paying no attention to the pain he was causing himself. As the key turned round he turned around the lock with it, only holding himself upright with his mouth, and hung onto the key or pushed it down again with the whole weight of his body as needed. The clear sound of the lock as it snapped back was Gregor’s sign that he could break his concentration, and as he regained his breath he said to himself: “So, I didn’t need the locksmith after all”. Then he lay his head on the handle of the door to open it completely.
그레고르는 의자를 이용해 천천히 문 쪽으로 밀고 나갔다. 그곳에 도착하자 그는 의자를 놓고 문에 몸을 던져, 다리 끝의 접착력을 이용해 문에 기대어 몸을 똑바로 세웠다. 그는 관련된 노력에서 회복하기 위해 잠시 거기서 쉬었고, 그런 다음 입으로 자물쇠의 열쇠를 돌리는 작업에 착수했다. 불행히도 그는 제대로 된 이빨이 없는 것 같았다—그렇다면 어떻게 열쇠를 잡을 수 있을까?—하지만 이빨이 없는 것은 물론 매우 강한 턱으로 보완되었다. 턱을 이용해 그는 정말로 열쇠를 돌리기 시작할 수 있었고, 갈색 액체가 입에서 나와 열쇠 위로 흘러 바닥에 떨어지는 것으로 보아 어떤 종류의 손상을 입히고 있었음에 틀림없다는 사실은 무시했다. "들어보세요." 옆방에서 지배인이 말했다. "그가 열쇠를 돌리고 있어요." 그레고르는 이것에 크게 용기를 얻었다. 하지만 그들 모두, 그의 아버지와 어머니도 그에게 외쳤어야 했다. "잘한다, 그레고르." 그들이 외쳤어야 했다. "계속해, 자물쇠를 꽉 잡아!" 그리고 그들 모두가 흥분하여 그의 노력을 지켜보고 있다는 생각에, 그는 자신이 야기하는 고통에 주의를 기울이지 않고 온 힘을 다해 열쇠를 물었다. 열쇠가 돌아가자 그는 그것과 함께 자물쇠 주위를 돌았고, 오직 입으로만 몸을 똑바로 지탱했으며, 필요에 따라 몸 전체의 무게로 열쇠에 매달리거나 다시 밀어 내렸다. 자물쇠가 딸깍하고 풀리는 명확한 소리는 그레고르가 집중을 깰 수 있다는 신호였고, 숨을 고르면서 그는 혼잣말을 했다. "결국 자물쇠 수리공은 필요 없었군." 그런 다음 그는 문을 완전히 열기 위해 문손잡이에 머리를 기댔다.

Because he had to open the door in this way, it was already wide open before he could be seen. He had first to slowly turn himself around one of the double doors, and he had to do it very carefully if he did not want to fall flat on his back before entering the room. He was still occupied with this difficult movement, unable to pay attention to anything else, when he heard the chief clerk exclaim a loud “Oh!”, which sounded like the soughing of the wind. Now he also saw him—he was the nearest to the door—his hand pressed against his open mouth and slowly retreating as if driven by a steady and invisible force. Gregor’s mother, her hair still dishevelled from bed despite the chief clerk’s being there, looked at his father. Then she unfolded her arms, took two steps forward towards Gregor and sank down onto the floor into her skirts that spread themselves out around her as her head disappeared down onto her breast. His father looked hostile, and clenched his fists as if wanting to knock Gregor back into his room. Then he looked uncertainly round the living room, covered his eyes with his hands and wept so that his powerful chest shook.
그가 이런 식으로 문을 열어야 했기 때문에, 그가 보이기 전에 문은 이미 활짝 열려 있었다. 그는 먼저 양쪽 문 중 하나를 중심으로 천천히 몸을 돌려야 했고, 방에 들어가기 전에 등부터 납작하게 넘어지지 않으려면 매우 조심스럽게 해야 했다. 그는 여전히 이 어려운 움직임에 몰두하여 다른 어떤 것에도 주의를 기울일 수 없었을 때, 지배인이 바람이 스치는 듯한 소리로 큰 "오!"라고 외치는 소리를 들었다. 이제 그는 또한 그를 보았다—그는 문에서 가장 가까웠다—그의 손은 벌어진 입에 눌려 있었고 마치 꾸준하고 보이지 않는 힘에 의해 밀리는 것처럼 천천히 물러나고 있었다. 그레고르의 어머니는 지배인이 있음에도 불구하고 침대에서 나온 듯 머리가 여전히 헝클어져 있었고, 그의 아버지를 바라보았다. 그런 다음 그녀는 팔을 풀고 그레고르를 향해 두 걸음 앞으로 나아가 바닥에 주저앉았다. 그녀의 치마가 주위로 펼쳐지고 그녀의 머리는 가슴팍으로 사라졌다. 그의 아버지는 적대적으로 보였고, 마치 그레고르를 다시 방으로 밀어 넣고 싶다는 듯 주먹을 쥐었다. 그런 다음 그는 불확실하게 거실을 둘러보고, 손으로 눈을 가리고 그의 강한 가슴이 흔들릴 정도로 울었다.

So Gregor did not go into the room, but leant against the inside of the other door which was still held bolted in place. In this way only half of his body could be seen, along with his head above it which he leant over to one side as he peered out at the others. Meanwhile the day had become much lighter; part of the endless, grey-black building on the other side of the street—which was a hospital—could be seen quite clearly with the austere and regular line of windows piercing its façade; the rain was still falling, now throwing down large, individual droplets which hit the ground one at a time. The washing up from breakfast lay on the table; there was so much of it because, for Gregor’s father, breakfast was the most important meal of the day and he would stretch it out for several hours as he sat reading a number of different newspapers. On the wall exactly opposite there was photograph of Gregor when he was a lieutenant in the army, his sword in his hand and a carefree smile on his face as he called forth respect for his uniform and bearing. The door to the entrance hall was open and as the front door of the flat was also open he could see onto the landing and the stairs where they began their way down below.
그래서 그레고르는 방으로 들어가지 않고, 여전히 잠겨 있는 다른 쪽 문 안쪽에 기댔다. 이런 식으로 그의 몸의 절반만이 보였고, 그 위로 고개를 한쪽으로 기울여 다른 사람들을 훔쳐보는 그의 머리도 보였다. 그러는 동안 날은 훨씬 밝아졌다. 거리 건너편의 끝없는 회흑색 건물—병원 건물이었다—의 일부가 정면을 꿰뚫는 엄격하고 규칙적인 창문 선과 함께 꽤 명확하게 보였다. 비는 여전히 내리고 있었고, 이제는 땅에 하나씩 떨어지는 큰 개별 물방울들을 던지고 있었다. 아침 식사 설거지거리가 테이블 위에 놓여 있었다. 그레고르의 아버지에게 아침 식사는 하루 중 가장 중요한 식사였고 그는 여러 종류의 신문을 읽으며 앉아 몇 시간 동안 그것을 늘렸기 때문에 설거지거리가 그렇게 많았다. 정면 맞은편 벽에는 그레고르가 군대 중위였을 때 찍은 사진이 있었다. 손에는 칼을 들고 얼굴에는 태평한 미소를 띤 채 군복과 태도에 대한 존경심을 불러일으키고 있었다. 현관 홀로 통하는 문이 열려 있었고 아파트 현관문도 열려 있었기 때문에 그는 계단참과 아래로 내려가는 계단 시작 부분을 볼 수 있었다.

“Now, then”, said Gregor, well aware that he was the only one to have kept calm, “I’ll get dressed straight away now, pack up my samples and set off. Will you please just let me leave? You can see”, he said to the chief clerk, “that I’m not stubborn and I like to do my job; being a commercial traveller is arduous but without travelling I couldn’t earn my living. So where are you going, in to the office? Yes? Will you report everything accurately, then? It’s quite possible for someone to be temporarily unable to work, but that’s just the right time to remember what’s been achieved in the past and consider that later on, once the difficulty has been removed, he will certainly work with all the more diligence and concentration. You’re well aware that I’m seriously in debt to our employer as well as having to look after my parents and my sister, so that I’m trapped in a difficult situation, but I will work my way out of it again. Please don’t make things any harder for me than they are already, and don’t take sides against me at the office. I know that nobody likes the travellers. They think we earn an enormous wage as well as having a soft time of it. That’s just prejudice but they have no particular reason to think better of it. But you, sir, you have a better overview than the rest of the staff, in fact, if I can say this in confidence, a better overview than the boss himself—it’s very easy for a businessman like him to make mistakes about his employees and judge them more harshly than he should. And you’re also well aware that we travellers spend almost the whole year away from the office, so that we can very easily fall victim to gossip and chance and groundless complaints, and it’s almost impossible to defend yourself from that sort of thing, we don’t usually even hear about them, or if at all it’s when we arrive back home exhausted from a trip, and that’s when we feel the harmful effects of what’s been going on without even knowing what caused them. Please, don’t go away, at least first say something to show that you grant that I’m at least partly right!”
"자, 그럼," 그레고르가 자신이 유일하게 침착함을 유지했다는 것을 잘 알고 말했다. "이제 바로 옷을 입고, 샘플을 챙겨서 출발할게요. 제발 그냥 가게 해주실래요? 보시다시피," 그는 지배인에게 말했다. "저는 고집 세지 않고 제 일을 좋아해요. 상업 여행가는 힘들지만 여행 없이는 생계를 유지할 수 없어요. 그래서 어디 가시는 건가요, 사무실로? 네? 그럼 모든 것을 정확하게 보고해 주실 건가요? 누군가가 일시적으로 일할 수 없게 되는 것은 꽤 가능하지만, 그것은 바로 과거에 성취한 것을 기억하고 나중에 어려움이 제거되면 그가 확실히 더욱 근면하고 집중해서 일할 것이라고 고려할 적절한 시기입니다. 제가 우리 고용주에게 심각한 빚을 지고 있을 뿐만 아니라 부모님과 여동생을 돌봐야 해서 어려운 상황에 갇혀 있다는 것을 잘 알고 계실 겁니다. 하지만 저는 다시 이 상황에서 벗어날 것입니다. 제발 이미 어려운 상황을 더 어렵게 만들지 마시고, 사무실에서 제 편을 들지 마세요. 아무도 여행가들을 좋아하지 않는다는 것을 알아요. 그들은 우리가 엄청난 임금을 벌 뿐만 아니라 편하게 지낸다고 생각해요. 그것은 단지 편견일 뿐이고 그들이 그것을 더 좋게 생각할 특별한 이유도 없어요. 하지만 당신, 지배인님, 당신은 나머지 직원들보다 더 나은 개관을 가지고 계십니다. 사실, 비밀리에 이 말을 할 수 있다면, 사장님 자신보다 더 나은 개관을 가지고 계십니다—그와 같은 사업가는 직원들에 대해 실수하고 그들을 마땅히 그래야 하는 것보다 더 가혹하게 판단하기가 매우 쉽습니다. 그리고 당신은 또한 우리 여행가들이 거의 일 년 내내 사무실을 떠나 있어서, 우리가 가십과 우연, 그리고 근거 없는 불평의 희생양이 되기 매우 쉽고, 그런 종류의 것으로부터 자신을 방어하는 것이 거의 불가능하다는 것을 잘 알고 계십니다. 우리는 보통 그것들에 대해 듣지도 못하거나, 듣는다고 해도 여행에서 지쳐 집에 돌아왔을 때이며, 그때 우리는 원인도 모른 채 무슨 일이 벌어졌는지의 해로운 영향을 느낍니다. 제발, 가지 마세요, 적어도 먼저 제가 최소한 부분적으로 옳다는 것을 인정한다는 것을 보여주는 무언가를 말씀해 주세요!"

But the chief clerk had turned away as soon as Gregor had started to speak, and, with protruding lips, only stared back at him over his trembling shoulders as he left. He did not keep still for a moment while Gregor was speaking, but moved steadily towards the door without taking his eyes off him. He moved very gradually, as if there had been some secret prohibition on leaving the room. It was only when he had reached the entrance hall that he made a sudden movement, drew his foot from the living room, and rushed forward in a panic. In the hall, he stretched his right hand far out towards the stairway as if out there, there were some supernatural force waiting to save him.
하지만 지배인은 그레고르가 말을 시작하자마자 등을 돌렸고, 입술을 내민 채, 떠나면서 떨리는 어깨 너머로 그를 쏘아볼 뿐이었다. 그는 그레고르가 말하는 동안 한 순간도 가만히 있지 않았지만, 그에게서 눈을 떼지 않고 꾸준히 문 쪽으로 움직였다. 그는 마치 방을 떠나는 것에 대한 어떤 비밀스러운 금지가 있었던 것처럼 매우 점진적으로 움직였다. 그가 현관 홀에 도착했을 때에야 그는 갑작스러운 움직임을 보였고, 거실에서 발을 빼내어 공황 상태로 앞으로 달려 나갔다. 홀에서 그는 마치 저 밖에 그를 구해줄 초자연적인 힘이 기다리고 있는 것처럼 오른손을 계단 쪽으로 멀리 뻗었다.

Gregor realised that it was out of the question to let the chief clerk go away in this mood if his position in the firm was not to be put into extreme danger. That was something his parents did not understand very well; over the years, they had become convinced that this job would provide for Gregor for his entire life, and besides, they had so much to worry about at present that they had lost sight of any thought for the future. Gregor, though, did think about the future. The chief clerk had to be held back, calmed down, convinced and finally won over; the future of Gregor and his family depended on it! If only his sister were here! She was clever; she was already in tears while Gregor was still lying peacefully on his back. And the chief clerk was a lover of women, surely she could persuade him; she would close the front door in the entrance hall and talk him out of his shocked state. But his sister was not there, Gregor would have to do the job himself. And without considering that he still was not familiar with how well he could move about in his present state, or that his speech still might not—or probably would not—be understood, he let go of the door; pushed himself through the opening; tried to reach the chief clerk on the landing who, ridiculously, was holding on to the banister with both hands; but Gregor fell immediately over and, with a little scream as he sought something to hold onto, landed on his numerous little legs. Hardly had that happened than, for the first time that day, he began to feel alright with his body; the little legs had the solid ground under them; to his pleasure, they did exactly as he told them; they were even making the effort to carry him where he wanted to go; and he was soon believing that all his sorrows would soon be finally at an end. He held back the urge to move but swayed from side to side as he crouched there on the floor. His mother was not far away in front of him and seemed, at first, quite engrossed in herself, but then she suddenly jumped up with her arms outstretched and her fingers spread shouting: “Help, for pity’s sake, Help!” The way she held her head suggested she wanted to see Gregor better, but the unthinking way she was hurrying backwards showed that she did not; she had forgotten that the table was behind her with all the breakfast things on it; when she reached the table she sat quickly down on it without knowing what she was doing; without even seeming to notice that the coffee pot had been knocked over and a gush of coffee was pouring down onto the carpet.
그레고르는 만약 그의 회사에서의 지위가 극도의 위험에 처하지 않으려면 이런 기분으로 지배인을 보내는 것은 불가능하다는 것을 깨달았다. 그것은 그의 부모가 잘 이해하지 못하는 것이었다. 수년 동안 그들은 이 직업이 그레고르의 평생을 책임질 것이라고 확신하게 되었고, 게다가 현재 걱정할 것이 너무 많아서 미래에 대한 어떤 생각도 잊어버렸다. 하지만 그레고르는 미래에 대해 생각했다. 지배인은 붙잡혀야 했고, 진정시켜야 했고, 설득되어야 했으며 마침내 마음을 얻어야 했다. 그레고르와 그의 가족의 미래가 그것에 달려 있었다! 여동생만 여기 있었다면! 그녀는 영리했다. 그레고르가 아직 평화롭게 등을 대고 누워 있는 동안 그녀는 이미 눈물을 흘리고 있었다. 그리고 지배인은 여자를 좋아했으니, 분명 그녀가 그를 설득할 수 있을 것이다. 그녀는 현관 홀의 앞문을 닫고 그의 충격받은 상태에서 그를 설득해낼 것이다. 하지만 그의 여동생은 거기에 없었고, 그레고르가 직접 그 일을 해야 했다. 그리고 그가 현재 상태에서 얼마나 잘 움직일 수 있는지 아직 익숙하지 않다는 것이나, 그의 말이 여전히—아마도—이해되지 않을 수도 있다는 것을 고려하지 않고, 그는 문을 놓았다. 열린 틈으로 몸을 밀어냈다. 우스꽝스럽게도 양손으로 난간을 잡고 있는 계단참의 지배인에게 다가가려고 시도했다. 하지만 그레고르는 즉시 넘어져, 잡을 것을 찾는 작은 비명과 함께, 그의 수많은 작은 다리들 위에 착지했다. 그 일이 일어나자마자, 그날 처음으로 그는 자신의 몸이 괜찮다고 느끼기 시작했다. 작은 다리들은 아래에 단단한 땅을 가지고 있었다. 기쁘게도, 그들은 그가 시키는 대로 정확히 움직였다. 그들은 심지어 그가 가고 싶은 곳으로 그를 데려가려는 노력을 하고 있었다. 그리고 그는 곧 모든 슬픔이 마침내 끝날 것이라고 믿게 되었다. 그는 움직이고 싶은 충동을 억눌렀지만 바닥에 웅크리고 앉아 좌우로 흔들렸다. 그의 어머니는 그의 앞에서 멀지 않은 곳에 있었고 처음에는 꽤 자기 자신에게 몰두해 있는 것 같았지만, 그때 그녀는 갑자기 팔을 뻗고 손가락을 펼친 채 소리치며 뛰어올랐다. "도와줘요, 제발, 도와줘요!" 그녀가 머리를 든 방식은 그녀가 그레고르를 더 잘 보고 싶어 한다는 것을 암시했지만, 그녀가 생각 없이 뒤로 서두르는 방식은 그렇지 않다는 것을 보여주었다. 그녀는 모든 아침 식사 용품이 놓인 테이블이 뒤에 있다는 것을 잊었다. 테이블에 다다랐을 때 그녀는 자신이 무엇을 하는지도 모른 채 재빨리 그 위에 앉았다. 커피포트가 넘어지고 커피가 카펫 위로 쏟아지는 것조차 알아채지 못한 것 같았다.

“Mother, mother”, said Gregor gently, looking up at her. He had completely forgotten the chief clerk for the moment, but could not help himself snapping in the air with his jaws at the sight of the flow of coffee. That set his mother screaming anew, she fled from the table and into the arms of his father as he rushed towards her. Gregor, though, had no time to spare for his parents now; the chief clerk had already reached the stairs; with his chin on the banister, he looked back for the last time. Gregor made a run for him; he wanted to be sure of reaching him; the chief clerk must have expected something, as he leapt down several steps at once and disappeared; his shouts resounding all around the staircase. The flight of the chief clerk seemed, unfortunately, to put Gregor’s father into a panic as well. Until then he had been relatively self controlled, but now, instead of running after the chief clerk himself, or at least not impeding Gregor as he ran after him, Gregor’s father seized the chief clerk’s stick in his right hand (the chief clerk had left it behind on a chair, along with his hat and overcoat), picked up a large newspaper from the table with his left, and used them to drive Gregor back into his room, stamping his foot at him as he went. Gregor’s appeals to his father were of no help, his appeals were simply not understood, however much he humbly turned his head his father merely stamped his foot all the harder. Across the room, despite the chilly weather, Gregor’s mother had pulled open a window, leant far out of it and pressed her hands to her face. A strong draught of air flew in from the street towards the stairway, the curtains flew up, the newspapers on the table fluttered and some of them were blown onto the floor. Nothing would stop Gregor’s father as he drove him back, making hissing noises at him like a wild man. Gregor had never had any practice in moving backwards and was only able to go very slowly. If Gregor had only been allowed to turn round he would have been back in his room straight away, but he was afraid that if he took the time to do that his father would become impatient, and there was the threat of a lethal blow to his back or head from the stick in his father’s hand any moment. Eventually, though, Gregor realised that he had no choice as he saw, to his disgust, that he was quite incapable of going backwards in a straight line; so he began, as quickly as possible and with frequent anxious glances at his father, to turn himself round. It went very slowly, but perhaps his father was able to see his good intentions as he did nothing to hinder him, in fact now and then he used the tip of his stick to give directions from a distance as to which way to turn. If only his father would stop that unbearable hissing! It was making Gregor quite confused. When he had nearly finished turning round, still listening to that hissing, he made a mistake and turned himself back a little the way he had just come. He was pleased when he finally had his head in front of the doorway, but then saw that it was too narrow, and his body was too broad to get through it without further difficulty. In his present mood, it obviously did not occur to his father to open the other of the double doors so that Gregor would have enough space to get through. He was merely fixed on the idea that Gregor should be got back into his room as quickly as possible. Nor would he ever have allowed Gregor the time to get himself upright as preparation for getting through the doorway. What he did, making more noise than ever, was to drive Gregor forwards all the harder as if there had been nothing in the way; it sounded to Gregor as if there was now more than one father behind him; it was not a pleasant experience, and Gregor pushed himself into the doorway without regard for what might happen. One side of his body lifted itself, he lay at an angle in the doorway, one flank scraped on the white door and was painfully injured, leaving vile brown flecks on it, soon he was stuck fast and would not have been able to move at all by himself, the little legs along one side hung quivering in the air while those on the other side were pressed painfully against the ground. Then his father gave him a hefty shove from behind which released him from where he was held and sent him flying, and heavily bleeding, deep into his room. The door was slammed shut with the stick, then, finally, all was quiet.
"어머니, 어머니," 그레고르가 부드럽게 그녀를 올려다보며 말했다. 그는 잠시 지배인을 완전히 잊었지만, 커피가 흐르는 것을 보자 턱으로 허공을 딱딱거리지 않을 수 없었다. 그것은 그의 어머니를 다시 비명 지르게 했고, 그녀는 테이블에서 도망쳐 그녀에게 달려드는 아버지의 품으로 뛰어들었다. 그러나 그레고르에게는 이제 부모를 위한 시간이 없었다. 지배인은 이미 계단에 도착해 있었다. 난간에 턱을 괴고 그는 마지막으로 뒤를 돌아보았다. 그레고르는 그를 향해 달려갔다. 그에게 확실히 다가가고 싶었다. 지배인은 무언가를 예상했음에 틀림없다. 그는 한 번에 여러 계단을 뛰어내려 사라졌다. 그의 외침이 계단 전체에 울려 퍼졌다. 불행히도 지배인의 도주는 그레고르의 아버지까지 공황 상태에 빠뜨리는 것 같았다. 그때까지 그는 비교적 자제력이 있었지만, 이제 지배인을 직접 쫓아가는 대신, 또는 적어도 그를 쫓아가는 그레고르를 방해하지 않는 대신, 그레고르의 아버지는 오른손으로 지배인의 지팡이를 잡고(지배인은 모자와 외투와 함께 의자 위에 그것을 남겨두었다), 왼손으로 테이블에서 큰 신문을 집어 들고, 그것들을 이용해 그레고르를 그의 방으로 다시 몰아넣으며 그에게 발을 굴렀다. 그레고르의 아버지에 대한 호소는 아무 소용이 없었고, 그의 호소는 전혀 이해되지 않았다. 아무리 그가 겸손하게 고개를 돌려도 그의 아버지는 단지 발을 더욱 세게 구를 뿐이었다. 방 건너편에서는 쌀쌀한 날씨에도 불구하고 그레고르의 어머니가 창문을 활짝 열고 그 밖으로 몸을 멀리 내밀어 얼굴에 손을 대고 있었다. 거리에서 계단 쪽으로 강한 바람이 불어 들어왔고, 커튼이 날아올랐고, 테이블 위의 신문들이 펄럭였으며 일부는 바닥으로 날아갔다. 야만인처럼 그에게 쉿쉿거리는 소리를 내며 그를 뒤로 몰아붙이는 그레고르의 아버지를 아무것도 막을 수 없었다. 그레고르는 뒤로 움직이는 연습을 전혀 해본 적이 없었고 매우 느리게만 갈 수 있었다. 만약 그레고르가 돌아설 수만 있었다면 그는 즉시 방으로 돌아갔을 것이다. 하지만 그는 그렇게 할 시간을 가지면 아버지가 조급해질까 두려웠고, 아버지 손에 들린 지팡이로부터 그의 등이나 머리에 치명적인 타격을 받을 위협이 언제라도 있었다. 그러나 결국 그레고르는, 혐오스럽게도 자신이 직선으로 뒤로 갈 수 없다는 것을 보았을 때 선택의 여지가 없다는 것을 깨달았다. 그래서 그는 가능한 한 빨리, 아버지에게 자주 불안한 시선을 보내며 몸을 돌리기 시작했다. 그것은 매우 느리게 진행되었지만, 아마 아버지는 그가 그를 방해하지 않았기 때문에 그의 좋은 의도를 볼 수 있었을 것이다. 사실 그는 때때로 지팡이 끝을 이용해 멀리서 어느 방향으로 돌아야 할지 지시했다. 아버지가 그 참을 수 없는 쉿쉿거리는 소리만 멈춘다면! 그것은 그레고르를 꽤 혼란스럽게 만들고 있었다. 그가 거의 돌아서기를 마쳤을 때, 여전히 그 쉿쉿거리는 소리를 들으면서, 그는 실수를 해서 방금 왔던 길로 약간 되돌아갔다. 마침내 문 앞에 머리를 두었을 때 그는 기뻤지만, 문이 너무 좁고 몸이 너무 넓어서 더 이상의 어려움 없이 통과할 수 없다는 것을 알았다. 그의 현재 기분으로는, 그레고르가 통과할 충분한 공간을 갖도록 양쪽 문 중 다른 쪽을 열어야 한다는 생각이 아버지에게 떠오르지 않은 것이 분명했다. 그는 단지 그레고르가 가능한 한 빨리 방으로 돌아가야 한다는 생각에 사로잡혀 있었다. 또한 그는 결코 그레고르가 문을 통과할 준비로 몸을 똑바로 세울 시간을 허락하지 않았을 것이다. 그가 한 일은, 이전보다 더 많은 소음을 내면서, 마치 아무것도 길에 없는 것처럼 그레고르를 더욱 세게 앞으로 몰아붙이는 것이었다. 그레고르에게는 이제 그의 뒤에 한 명 이상의 아버지가 있는 것처럼 들렸다. 그것은 유쾌한 경험이 아니었고, 그레고르는 무슨 일이 일어날지 개의치 않고 문으로 몸을 밀어 넣었다. 몸의 한쪽이 들어 올려졌고, 그는 문간에 비스듬히 누웠으며, 한쪽 옆구리가 흰 문에 긁혀 고통스럽게 다쳤고, 그 위에 역겨운 갈색 얼룩을 남겼다. 곧 그는 꼼짝 못하게 되었고 스스로는 전혀 움직일 수 없었을 것이다. 한쪽의 작은 다리들은 공중에서 떨며 매달려 있었고 다른 쪽의 다리들은 고통스럽게 땅에 눌려 있었다. 그때 그의 아버지가 뒤에서 그를 세게 밀어붙여 그가 잡혀 있던 곳에서 풀려나게 했고, 심하게 피를 흘리며 그의 방 깊숙이 날아가게 했다. 문은 지팡이로 쾅 닫혔고, 마침내 모든 것이 조용해졌다.

II
2장

It was not until it was getting dark that evening that Gregor awoke from his deep and coma-like sleep. He would have woken soon afterwards anyway even if he hadn’t been disturbed, as he had had enough sleep and felt fully rested. But he had the impression that some hurried steps and the sound of the door leading into the front room being carefully shut had woken him. The light from the electric street lamps shone palely here and there onto the ceiling and tops of the furniture, but down below, where Gregor was, it was dark. He pushed himself over to the door, feeling his way clumsily with his antennae—of which he was now beginning to learn the value—in order to see what had been happening there. The whole of his left side seemed like one, painfully stretched scar, and he limped badly on his two rows of legs. One of the legs had been badly injured in the events of that morning—it was nearly a miracle that only one of them had been—and dragged along lifelessly.
그날 저녁 어두워지고 나서야 그레고르는 깊고 혼수상태 같은 잠에서 깨어났다. 그는 방해받지 않았더라도 어차피 곧 깨어났을 것이다. 충분히 잠을 잤고 완전히 쉬었다고 느꼈기 때문이다. 하지만 그는 어떤 서두르는 발걸음 소리와 앞방으로 통하는 문이 조심스럽게 닫히는 소리가 자신을 깨웠다는 인상을 받았다. 전기 가로등 불빛이 천장과 가구 꼭대기에 여기저기 창백하게 비쳤지만, 그레고르가 있는 아래쪽은 어두웠다. 그는 문 쪽으로 몸을 밀었고, 그곳에서 무슨 일이 있었는지 보기 위해 이제 그 가치를 배우기 시작한 더듬이로 서투르게 길을 더듬었다. 그의 왼쪽 옆구리 전체가 고통스럽게 늘어난 하나의 흉터처럼 보였고, 그는 두 줄의 다리로 심하게 절뚝거렸다. 그날 아침의 사건들로 다리 하나가 심하게 다쳤는데—그중 하나만 다친 것이 거의 기적이었다—생명 없이 질질 끌렸다.

It was only when he had reached the door that he realised what it actually was that had drawn him over to it; it was the smell of something to eat. By the door there was a dish filled with sweetened milk with little pieces of white bread floating in it. He was so pleased he almost laughed, as he was even hungrier than he had been that morning, and immediately dipped his head into the milk, nearly covering his eyes with it. But he soon drew his head back again in disappointment; not only did the pain in his tender left side make it difficult to eat the food—he was only able to eat if his whole body worked together as a snuffling whole—but the milk did not taste at all nice. Milk like this was normally his favourite drink, and his sister had certainly left it there for him because of that, but he turned, almost against his own will, away from the dish and crawled back into the centre of the room.
문에 도착했을 때에야 그는 실제로 자신을 그곳으로 끌어당긴 것이 무엇인지 깨달았다. 그것은 먹을 것의 냄새였다. 문 옆에는 달콤하게 만든 우유에 작은 흰 빵 조각들이 떠 있는 접시가 있었다. 그는 너무 기뻐서 거의 웃을 뻔했다. 그날 아침보다 훨씬 더 배가 고팠기 때문이다. 그는 즉시 머리를 우유에 담갔고, 거의 눈까지 덮었다. 하지만 그는 곧 실망하여 다시 머리를 뒤로 뺐다. 그의 연약한 왼쪽 옆구리의 통증 때문에 음식을 먹기 어려웠을 뿐만 아니라—그는 온몸이 킁킁거리는 전체로 함께 작동해야만 먹을 수 있었다—우유 맛이 전혀 좋지 않았다. 이런 우유는 보통 그가 가장 좋아하는 음료였고, 그의 여동생은 분명 그 때문에 그것을 거기에 남겨두었을 것이다. 하지만 그는 거의 자신의 의지에 반하여 접시에서 돌아서서 방 중앙으로 기어 돌아갔다.

Through the crack in the door, Gregor could see that the gas had been lit in the living room. His father at this time would normally be sat with his evening paper, reading it out in a loud voice to Gregor’s mother, and sometimes to his sister, but there was now not a sound to be heard. Gregor’s sister would often write and tell him about this reading, but maybe his father had lost the habit in recent times. It was so quiet all around too, even though there must have been somebody in the flat. “What a quiet life it is the family lead”, said Gregor to himself, and, gazing into the darkness, felt a great pride that he was able to provide a life like that in such a nice home for his sister and parents. But what now, if all this peace and wealth and comfort should come to a horrible and frightening end? That was something that Gregor did not want to think about too much, so he started to move about, crawling up and down the room.
문틈을 통해 그레고르는 거실에 가스등이 켜져 있는 것을 볼 수 있었다. 이 시간에 그의 아버지는 보통 저녁 신문을 들고 앉아 그레고르의 어머니에게, 때로는 여동생에게 큰 소리로 읽어주곤 했지만, 지금은 아무 소리도 들리지 않았다. 그레고르의 여동생은 종종 이 독서에 대해 그에게 편지를 써서 알려주곤 했지만, 아마 그의 아버지는 최근에 그 습관을 잃었을지도 모른다. 아파트에 누군가가 있었음에 틀림없음에도 불구하고 주위는 너무 조용했다. "가족이 참 조용한 삶을 사는구나." 그레고르는 혼잣말을 하고, 어둠 속을 응시하며, 그런 멋진 집에서 여동생과 부모에게 그런 삶을 제공할 수 있었다는 것에 큰 자부심을 느꼈다. 하지만 이제, 이 모든 평화와 풍요와 안락함이 끔찍하고 무서운 종말을 맞이한다면 어떻게 될까? 그것은 그레고르가 너무 많이 생각하고 싶지 않은 것이었고, 그래서 그는 방을 오르내리며 기어 다니기 시작했다.

Once during that long evening, the door on one side of the room was opened very slightly and hurriedly closed again; later on the door on the other side did the same; it seemed that someone needed to enter the room but thought better of it. Gregor went and waited immediately by the door, resolved either to bring the timorous visitor into the room in some way or at least to find out who it was; but the door was opened no more that night and Gregor waited in vain. The previous morning while the doors were locked everyone had wanted to get in there to him, but now, now that he had opened up one of the doors and the other had clearly been unlocked some time during the day, no-one came, and the keys were in the other sides.
그 긴 저녁 동안 한 번, 방 한쪽 문이 아주 살짝 열렸다가 서둘러 다시 닫혔다. 나중에는 다른 쪽 문도 마찬가지였다. 누군가 방에 들어올 필요가 있었지만 생각을 바꾼 것 같았다. 그레고르는 즉시 문 옆으로 가서 기다렸다. 소심한 방문객을 어떤 식으로든 방 안으로 데려오거나 적어도 누구인지 알아내기로 결심했다. 하지만 그날 밤 문은 더 이상 열리지 않았고 그레고르는 헛되이 기다렸다. 전날 아침 문이 잠겨 있을 때는 모두가 그에게 가려고 그곳에 들어가고 싶어 했지만, 이제 그가 문 하나를 열었고 다른 문은 낮 동안 언젠가 분명히 열려 있었음에도 불구하고 아무도 오지 않았고, 열쇠는 다른 쪽에 있었다.

It was not until late at night that the gaslight in the living room was put out, and now it was easy to see that his parents and sister had stayed awake all that time, as they all could be distinctly heard as they went away together on tip-toe. It was clear that no-one would come into Gregor’s room any more until morning; that gave him plenty of time to think undisturbed about how he would have to re-arrange his life. For some reason, the tall, empty room where he was forced to remain made him feel uneasy as he lay there flat on the floor, even though he had been living in it for five years. Hardly aware of what he was doing other than a slight feeling of shame, he hurried under the couch. It pressed down on his back a little, and he was no longer able to lift his head, but he nonetheless felt immediately at ease and his only regret was that his body was too broad to get it all underneath.
밤늦게서야 거실의 가스등이 꺼졌고, 이제 그의 부모와 여동생이 그 시간 내내 깨어 있었다는 것을 쉽게 알 수 있었다. 그들 모두가 함께 발끝으로 걸어가는 소리가 뚜렷하게 들렸기 때문이다. 아침까지는 아무도 더 이상 그레고르의 방에 들어오지 않을 것이 분명했다. 그것은 그에게 방해받지 않고 자신의 삶을 어떻게 재정비해야 할지에 대해 생각할 충분한 시간을 주었다. 어떤 이유에서인지, 그가 강제로 머물러야 하는 높고 텅 빈 방은 그가 5년 동안 그곳에서 살았음에도 불구하고 바닥에 납작하게 누워 있는 그를 불안하게 만들었다. 약간의 수치심 외에는 자신이 무엇을 하고 있는지 거의 인식하지 못한 채, 그는 소파 밑으로 서둘러 들어갔다. 그것이 그의 등을 약간 눌렀고, 그는 더 이상 머리를 들 수 없었지만, 그럼에도 불구하고 그는 즉시 편안함을 느꼈고 그의 유일한 후회는 몸이 너무 넓어서 그 아래에 전부 들어갈 수 없다는 것이었다.

He spent the whole night there. Some of the time he passed in a light sleep, although he frequently woke from it in alarm because of his hunger, and some of the time was spent in worries and vague hopes which, however, always led to the same conclusion: for the time being he must remain calm, he must show patience and the greatest consideration so that his family could bear the unpleasantness that he, in his present condition, was forced to impose on them.
그는 밤새도록 거기서 보냈다. 일부 시간은 얕은 잠을 자며 보냈지만, 배고픔 때문에 자주 놀라서 깨어났고, 일부 시간은 걱정과 막연한 희망 속에서 보냈지만, 그러나 항상 같은 결론에 이르렀다. 당분간 그는 침착해야 하고, 그의 가족이 현재 상태의 그가 그들에게 강요할 수밖에 없는 불쾌함을 견딜 수 있도록 인내심과 최대한의 배려를 보여야 한다는 것이었다.

Gregor soon had the opportunity to test the strength of his decisions, as early the next morning, almost before the night had ended, his sister, nearly fully dressed, opened the door from the front room and looked anxiously in. She did not see him straight away, but when she did notice him under the couch—he had to be somewhere, for God’s sake, he couldn’t have flown away—she was so shocked that she lost control of herself and slammed the door shut again from outside. But she seemed to regret her behaviour, as she opened the door again straight away and came in on tip-toe as if entering the room of someone seriously ill or even of a stranger. Gregor had pushed his head forward, right to the edge of the couch, and watched her. Would she notice that he had left the milk as it was, realise that it was not from any lack of hunger and bring him in some other food that was more suitable? If she didn’t do it herself he would rather go hungry than draw her attention to it, although he did feel a terrible urge to rush forward from under the couch, throw himself at his sister’s feet and beg her for something good to eat. However, his sister noticed the full dish immediately and looked at it and the few drops of milk splashed around it with some surprise. She immediately picked it up—using a rag, not her bare hands—and carried it out. Gregor was extremely curious as to what she would bring in its place, imagining the wildest possibilities, but he never could have guessed what his sister, in her goodness, actually did bring. In order to test his taste, she brought him a whole selection of things, all spread out on an old newspaper. There were old, half-rotten vegetables; bones from the evening meal, covered in white sauce that had gone hard; a few raisins and almonds; some cheese that Gregor had declared inedible two days before; a dry roll and some bread spread with butter and salt. As well as all that she had poured some water into the dish, which had probably been permanently set aside for Gregor’s use, and placed it beside them. Then, out of consideration for Gregor’s feelings, as she knew that he would not eat in front of her, she hurried out again and even turned the key in the lock so that Gregor would know he could make things as comfortable for himself as he liked. Gregor’s little legs whirred, at last he could eat. What’s more, his injuries must already have completely healed as he found no difficulty in moving. This amazed him, as more than a month earlier he had cut his finger slightly with a knife, he thought of how his finger had still hurt the day before yesterday. “Am I less sensitive than I used to be, then?”, he thought, and was already sucking greedily at the cheese which had immediately, almost compellingly, attracted him much more than the other foods on the newspaper. Quickly one after another, his eyes watering with pleasure, he consumed the cheese, the vegetables and the sauce; the fresh foods, on the other hand, he didn’t like at all, and even dragged the things he did want to eat a little way away from them because he couldn’t stand the smell. Long after he had finished eating and lay lethargic in the same place, his sister slowly turned the key in the lock as a sign to him that he should withdraw. He was immediately startled, although he had been half asleep, and he hurried back under the couch. But he needed great self-control to stay there even for the short time that his sister was in the room, as eating so much food had rounded out his body a little and he could hardly breathe in that narrow space. Half suffocating, he watched with bulging eyes as his sister unselfconsciously took a broom and swept up the left-overs, mixing them in with the food he had not even touched at all as if it could not be used any more. She quickly dropped it all into a bin, closed it with its wooden lid, and carried everything out. She had hardly turned her back before Gregor came out again from under the couch and stretched himself.
그레고르는 곧 그의 결정의 힘을 시험할 기회를 가졌다. 다음 날 아침 일찍, 거의 밤이 끝나기도 전에, 거의 완전히 옷을 입은 그의 여동생이 앞방에서 문을 열고 걱정스럽게 안을 들여다보았다. 그녀는 즉시 그를 보지 못했지만, 소파 밑에 있는 그를 발견했을 때—그는 어딘가에 있어야 했다, 제기랄, 날아갔을 리는 없었다—그녀는 너무 충격을 받아 자제력을 잃고 밖에서 다시 문을 쾅 닫았다. 하지만 그녀는 자신의 행동을 후회하는 듯, 즉시 다시 문을 열고 마치 중병에 걸린 사람이나 심지어 낯선 사람의 방에 들어가는 것처럼 발끝으로 들어왔다. 그레고르는 머리를 앞으로, 소파 가장자리까지 밀고 그녀를 지켜보았다. 그녀는 그가 우유를 그대로 남겨두었다는 것을 알아차리고, 그것이 배고픔의 부족 때문이 아니라는 것을 깨닫고 그에게 더 적합한 다른 음식을 가져다줄까? 만약 그녀가 스스로 하지 않는다면 그는 그녀의 주의를 끄는 것보다 차라리 굶주릴 것이다. 비록 소파 밑에서 뛰쳐나와 여동생의 발 앞에 몸을 던지고 맛있는 것을 달라고 애원하고 싶은 끔찍한 충동을 느꼈지만 말이다. 그러나 그의 여동생은 즉시 가득 찬 접시를 발견하고 그것과 주위에 튀긴 몇 방울의 우유를 약간 놀라며 바라보았다. 그녀는 즉시 그것을—맨손이 아니라 헝겊을 사용하여—집어 들고 가지고 나갔다. 그레고르는 그녀가 대신 무엇을 가져올지 극도로 궁금했고, 가장 엉뚱한 가능성들을 상상했지만, 그의 착한 여동생이 실제로 가져온 것을 결코 짐작할 수 없었을 것이다. 그의 입맛을 시험하기 위해, 그녀는 낡은 신문지 위에 펼쳐진 온갖 종류의 것들을 가져왔다. 오래되고 반쯤 썩은 채소들, 굳어버린 흰 소스로 덮인 저녁 식사의 뼈들, 약간의 건포도와 아몬드, 그레고르가 이틀 전에 먹을 수 없다고 선언했던 치즈 약간, 마른 롤빵과 버터와 소금을 바른 빵 약간이 있었다. 그 모든 것 외에도 그녀는 아마도 영구적으로 그레고르의 사용을 위해 따로 두었을 접시에 물을 약간 부어 그 옆에 놓았다. 그런 다음, 그레고르의 감정을 고려하여, 그녀가 그가 그녀 앞에서 먹지 않을 것이라는 것을 알았기 때문에, 그녀는 다시 서둘러 나갔고 심지어 자물쇠의 열쇠를 돌려 그레고르가 원하는 대로 편안하게 지낼 수 있다는 것을 알게 했다. 그레고르의 작은 다리들이 윙윙거렸다. 마침내 그는 먹을 수 있었다. 게다가, 그의 부상은 이미 완전히 나았음에 틀림없다. 움직이는 데 아무런 어려움을 느끼지 못했기 때문이다. 이것은 그를 놀라게 했다. 한 달여 전에 칼로 손가락을 약간 베었을 때, 그저께까지도 손가락이 아팠던 것을 생각했기 때문이다. "내가 예전보다 덜 민감해졌나?" 그는 생각했고, 신문지의 다른 음식들보다 즉시, 거의 강박적으로 그를 훨씬 더 끌어당긴 치즈를 이미 탐욕스럽게 빨고 있었다. 빠르게 하나씩, 기쁨에 눈물이 고인 채, 그는 치즈, 채소, 소스를 먹어 치웠다. 반면에 신선한 음식들은 전혀 좋아하지 않았고, 냄새를 견딜 수 없었기 때문에 원하는 것들조차 그것들로부터 약간 멀리 끌고 갔다. 그가 먹기를 마치고 같은 장소에서 무기력하게 누워 있은 지 한참 후에, 그의 여동생은 그가 물러나야 한다는 신호로 천천히 자물쇠의 열쇠를 돌렸다. 그는 반쯤 잠들어 있었음에도 불구하고 즉시 깜짝 놀라 소파 밑으로 서둘러 돌아갔다. 하지만 여동생이 방에 있는 짧은 시간 동안이라도 거기에 머무르기 위해서는 큰 자제력이 필요했다. 너무 많은 음식을 먹어서 몸이 약간 둥글어졌고 그 좁은 공간에서 숨쉬기가 거의 힘들었기 때문이다. 반쯤 질식하며, 그는 튀어나온 눈으로 여동생이 아무렇지도 않게 빗자루를 들고 남은 음식을 쓸어 모으는 것을 지켜보았다. 마치 더 이상 사용할 수 없는 것처럼 그가 전혀 건드리지 않은 음식과 섞었다. 그녀는 재빨리 모든 것을 쓰레기통에 버리고 나무 뚜껑으로 닫고 모든 것을 가지고 나갔다. 그녀가 등을 돌리기가 무섭게 그레고르는 다시 소파 밑에서 나와 몸을 쭉 폈다.

This was how Gregor received his food each day now, once in the morning while his parents and the maid were still asleep, and the second time after everyone had eaten their meal at midday as his parents would sleep for a little while then as well, and Gregor’s sister would send the maid away on some errand. Gregor’s father and mother certainly did not want him to starve either, but perhaps it would have been more than they could stand to have any more experience of his feeding than being told about it, and perhaps his sister wanted to spare them what distress she could as they were indeed suffering enough.
이것이 이제 그레고르가 매일 음식을 받는 방식이었다. 한 번은 아침에 부모님과 하녀가 아직 잠들어 있을 때였고, 두 번째는 정오에 모두가 식사를 마친 후였다. 그때 부모님도 잠시 잠을 잤고, 그레고르의 여동생은 하녀를 어떤 심부름으로 내보냈다. 그레고르의 아버지와 어머니도 분명 그가 굶주리기를 원하지 않았지만, 아마 그의 식사에 대해 듣는 것 이상의 경험을 하는 것은 그들이 견딜 수 있는 것 이상이었을 것이고, 아마 그의 여동생은 그들이 이미 충분히 고통받고 있었기 때문에 가능한 한 그들의 고통을 덜어주고 싶었을 것이다.

It was impossible for Gregor to find out what they had told the doctor and the locksmith that first morning to get them out of the flat. As nobody could understand him, nobody, not even his sister, thought that he could understand them, so he had to be content to hear his sister’s sighs and appeals to the saints as she moved about his room. It was only later, when she had become a little more used to everything—there was, of course, no question of her ever becoming fully used to the situation—that Gregor would sometimes catch a friendly comment, or at least a comment that could be construed as friendly. “He’s enjoyed his dinner today”, she might say when he had diligently cleared away all the food left for him, or if he left most of it, which slowly became more and more frequent, she would often say, sadly, “now everything’s just been left there again”.
그레고르가 첫날 아침 그들이 의사와 자물쇠 수리공을 아파트에서 내보내기 위해 뭐라고 말했는지 알아내는 것은 불가능했다. 아무도 그를 이해할 수 없었기 때문에, 아무도, 심지어 그의 여동생조차도 그가 그들을 이해할 수 있다고 생각하지 않았고, 그래서 그는 여동생이 그의 방을 돌아다니면서 내쉬는 한숨과 성인들에게 하는 호소를 듣는 것으로 만족해야 했다. 나중에 그녀가 모든 것에 조금 더 익숙해졌을 때—물론 그녀가 상황에 완전히 익숙해질 문제는 전혀 없었다—그레고르는 때때로 친근한 말, 또는 적어도 친근하게 해석될 수 있는 말을 들을 수 있었다. "오늘 저녁 식사를 즐겼네." 그가 부지런히 그에게 남겨진 모든 음식을 치웠을 때 그녀는 말할지도 몰랐다. 또는 그가 대부분을 남겼을 때, 이는 점점 더 빈번해졌는데, 그녀는 종종 슬프게 말했다. "이제 모든 것이 다시 그냥 남겨졌네."

Although Gregor wasn’t able to hear any news directly he did listen to much of what was said in the next rooms, and whenever he heard anyone speaking he would scurry straight to the appropriate door and press his whole body against it. There was seldom any conversation, especially at first, that was not about him in some way, even if only in secret. For two whole days, all the talk at every mealtime was about what they should do now; but even between meals they spoke about the same subject as there were always at least two members of the family at home—nobody wanted to be at home by themselves and it was out of the question to leave the flat entirely empty. And on the very first day the maid had fallen to her knees and begged Gregor’s mother to let her go without delay. It was not very clear how much she knew of what had happened but she left within a quarter of an hour, tearfully thanking Gregor’s mother for her dismissal as if she had done her an enormous service. She even swore emphatically not to tell anyone the slightest about what had happened, even though no-one had asked that of her.
비록 그레고르가 어떤 소식도 직접 들을 수는 없었지만, 그는 옆방에서 말해지는 많은 것을 들었고, 누군가 말하는 것을 들을 때마다 그는 즉시 해당 문으로 달려가 온몸을 그것에 눌렀다. 특히 처음에는, 비밀리에라도 그에 관한 것이 아닌 대화는 거의 없었다. 꼬박 이틀 동안, 매 식사 시간의 모든 대화는 이제 그들이 무엇을 해야 하는지에 관한 것이었다. 하지만 식사 사이에도 그들은 같은 주제에 대해 이야기했다. 왜냐하면 집에 항상 적어도 두 명의 가족 구성원이 있었기 때문이다—아무도 혼자 집에 있고 싶어 하지 않았고 아파트를 완전히 비워두는 것은 불가능했다. 그리고 바로 첫날 하녀는 무릎을 꿇고 그레고르의 어머니에게 지체 없이 그녀를 보내달라고 애원했다. 그녀가 무슨 일이 일어났는지 얼마나 알고 있었는지는 그다지 명확하지 않았지만 그녀는 15분 이내에 떠났고, 마치 그녀가 엄청난 봉사를 한 것처럼 해고에 대해 눈물 흘리며 그레고르의 어머니에게 감사했다. 아무도 그녀에게 그렇게 하라고 요청하지 않았음에도 불구하고, 그녀는 심지어 무슨 일이 일어났는지에 대해 조금도 아무에게도 말하지 않겠다고 단호하게 맹세했다.

Now Gregor’s sister also had to help his mother with the cooking; although that was not so much bother as no-one ate very much. Gregor often heard how one of them would unsuccessfully urge another to eat, and receive no more answer than “no thanks, I’ve had enough” or something similar. No-one drank very much either. His sister would sometimes ask his father whether he would like a beer, hoping for the chance to go and fetch it herself. When his father then said nothing she would add, so that he would not feel selfish, that she could send the housekeeper for it, but then his father would close the matter with a big, loud “No”, and no more would be said.
이제 그레고르의 여동생도 어머니의 요리를 도와야 했다. 비록 아무도 많이 먹지 않았기 때문에 그렇게 큰 귀찮음은 아니었지만 말이다. 그레고르는 종종 그들 중 한 명이 다른 사람에게 먹으라고 성공하지 못하게 재촉하고, "아니, 괜찮아, 충분히 먹었어" 또는 비슷한 대답 외에는 받지 못하는 것을 들었다. 아무도 많이 마시지도 않았다. 그의 여동생은 때때로 아버지에게 맥주를 드시겠냐고 물었고, 직접 가서 가져올 기회를 바랐다. 아버지가 아무 말도 하지 않으면 그녀는, 아버지가 이기적이라고 느끼지 않도록, 가정부에게 그것을 사 오라고 보낼 수 있다고 덧붙이곤 했지만, 그러면 아버지는 크고 우렁찬 "아니"라는 말로 문제를 종결시켰고, 더 이상 아무 말도 하지 않았다.

Even before the first day had come to an end, his father had explained to Gregor’s mother and sister what their finances and prospects were. Now and then he stood up from the table and took some receipt or document from the little cash box he had saved from his business when it had collapsed five years earlier. Gregor heard how he opened the complicated lock and then closed it again after he had taken the item he wanted. What he heard his father say was some of the first good news that Gregor heard since he had first been incarcerated in his room. He had thought that nothing at all remained from his father’s business, at least he had never told him anything different, and Gregor had never asked him about it anyway. Their business misfortune had reduced the family to a state of total despair, and Gregor’s only concern at that time had been to arrange things so that they could all forget about it as quickly as possible. So then he started working especially hard, with a fiery vigour that raised him from a junior salesman to a travelling representative almost overnight, bringing with it the chance to earn money in quite different ways. Gregor converted his success at work straight into cash that he could lay on the table at home for the benefit of his astonished and delighted family. They had been good times and they had never come again, at least not with the same splendour, even though Gregor had later earned so much that he was in a position to bear the costs of the whole family, and did bear them. They had even got used to it, both Gregor and the family, they took the money with gratitude and he was glad to provide it, although there was no longer much warm affection given in return. Gregor only remained close to his sister now. Unlike him, she was very fond of music and a gifted and expressive violinist, it was his secret plan to send her to the conservatory next year even though it would cause great expense that would have to be made up for in some other way. During Gregor’s short periods in town, conversation with his sister would often turn to the conservatory but it was only ever mentioned as a lovely dream that could never be realised. Their parents did not like to hear this innocent talk, but Gregor thought about it quite hard and decided he would let them know what he planned with a grand announcement of it on Christmas day.
첫날이 끝나기도 전에, 그의 아버지는 그레고르의 어머니와 여동생에게 그들의 재정 상태와 전망이 어떤지를 설명했다. 그는 때때로 테이블에서 일어나 5년 전 사업이 망했을 때 건진 작은 금고에서 영수증이나 서류를 꺼냈다. 그레고르는 그가 복잡한 자물쇠를 열고 원하는 물건을 꺼낸 후 다시 닫는 소리를 들었다. 아버지가 말하는 것을 들은 것은 그레고르가 처음 방에 갇힌 이후 들은 첫 좋은 소식 중 일부였다. 그는 아버지의 사업에서 아무것도 남지 않았다고 생각했었다. 적어도 아버지는 그에게 다른 어떤 것도 말해주지 않았고, 그레고르도 어쨌든 그것에 대해 물어본 적이 없었다. 그들의 사업 불운은 가족을 완전한 절망 상태로 몰아넣었고, 당시 그레고르의 유일한 관심사는 그들 모두가 가능한 한 빨리 그것을 잊을 수 있도록 일을 처리하는 것이었다. 그래서 그는 특히 열심히 일하기 시작했고, 그를 하급 판매원에서 거의 하룻밤 사이에 여행 대리인으로 승진시킨 불같은 활력으로, 상당히 다른 방식으로 돈을 벌 수 있는 기회를 가져왔다. 그레고르는 직장에서의 성공을 즉시 현금으로 바꾸어 놀라고 기뻐하는 가족을 위해 집 테이블 위에 놓을 수 있었다. 좋은 시절이었고 다시는 오지 않았지만, 적어도 같은 화려함으로는 아니었지만, 비록 그레고르가 나중에 온 가족의 비용을 부담할 수 있을 만큼 많이 벌었고 실제로 부담했지만 말이다. 그레고르와 가족 모두 그것에 익숙해졌고, 그들은 감사함으로 돈을 받았고 그는 그것을 제공하는 것을 기뻐했지만, 더 이상 따뜻한 애정이 보답으로 주어지지는 않았다. 이제 그레고르는 여동생과만 가까이 지냈다. 그와 달리 그녀는 음악을 매우 좋아했고 재능 있고 표현력 있는 바이올리니스트였는데, 비록 다른 방법으로 메워야 할 큰 비용이 들겠지만 내년에 그녀를 음악원에 보내는 것이 그의 비밀 계획이었다. 그레고르가 짧게 시내에 머무는 동안, 여동생과의 대화는 종종 음악원에 대한 것으로 흘러갔지만 그것은 결코 실현될 수 없는 아름다운 꿈으로만 언급되었다. 그들의 부모는 이 순진한 이야기를 듣는 것을 좋아하지 않았지만, 그레고르는 그것에 대해 꽤 열심히 생각했고 크리스마스 날 그것에 대한 성대한 발표로 그가 계획한 것을 그들에게 알리기로 결정했다.

That was the sort of totally pointless thing that went through his mind in his present state, pressed upright against the door and listening. There were times when he simply became too tired to continue listening, when his head would fall wearily against the door and he would pull it up again with a start, as even the slightest noise he caused would be heard next door and they would all go silent. “What’s that he’s doing now”, his father would say after a while, clearly having gone over to the door, and only then would the interrupted conversation slowly be taken up again.
그것이 현재 상태에서, 문에 똑바로 눌려 듣고 있는 그의 마음을 스쳐 지나간 완전히 무의미한 종류의 것이었다. 그는 단순히 듣기를 계속하기에는 너무 피곤해질 때가 있었고, 그의 머리가 지쳐서 문에 떨어지면 그는 깜짝 놀라 다시 그것을 끌어올리곤 했다. 그가 일으키는 아주 작은 소음조차 옆방에서 들릴 것이고 그들은 모두 조용해질 것이기 때문이었다. "지금 저 녀석이 뭘 하고 있는 거야." 그의 아버지는 잠시 후, 분명히 문으로 다가간 후에 말하곤 했고, 그래야만 중단된 대화가 천천히 다시 시작되곤 했다.

When explaining things, his father repeated himself several times, partly because it was a long time since he had been occupied with these matters himself and partly because Gregor’s mother did not understand everything the first time. From these repeated explanations Gregor learned, to his pleasure, that despite all their misfortunes there was still some money available from the old days. It was not a lot, but it had not been touched in the meantime and some interest had accumulated. Besides that, they had not been using up all the money that Gregor had been bringing home every month, keeping only a little for himself, so that that, too, had been accumulating. Behind the door, Gregor nodded with enthusiasm in his pleasure at this unexpected thrift and caution. He could actually have used this surplus money to reduce his father’s debt to his boss, and the day when he could have freed himself from that job would have come much closer, but now it was certainly better the way his father had done things.
일을 설명할 때, 그의 아버지는 여러 번 반복했는데, 부분적으로는 그 자신이 이 문제들에 오랫동안 관여하지 않았기 때문이고 부분적으로는 그레고르의 어머니가 처음에는 모든 것을 이해하지 못했기 때문이었다. 이 반복된 설명들로부터 그레고르는 기쁘게도, 그들의 모든 불행에도 불구하고 옛날부터 여전히 약간의 돈이 남아 있다는 것을 알게 되었다. 많지는 않았지만, 그동안 건드리지 않았고 약간의 이자가 쌓였다. 게다가, 그들은 그레고르가 매달 집으로 가져오는 모든 돈을 다 쓰지 않았고, 자신을 위해 약간만 남겨두었기 때문에, 그것 또한 쌓이고 있었다. 문 뒤에서, 그레고르는 이 예상치 못한 절약과 신중함에 기뻐하며 열정적으로 고개를 끄덕였다. 그는 실제로 이 잉여금으로 아버지의 사장에 대한 빚을 줄일 수 있었고, 그 직업에서 벗어날 수 있었던 날이 훨씬 더 가까워졌을 것이다. 하지만 지금은 분명히 아버지가 한 방식이 더 나았다.

This money, however, was certainly not enough to enable the family to live off the interest; it was enough to maintain them for, perhaps, one or two years, no more. That’s to say, it was money that should not really be touched but set aside for emergencies; money to live on had to be earned. His father was healthy but old, and lacking in self confidence. During the five years that he had not been working—the first holiday in a life that had been full of strain and no success—he had put on a lot of weight and become very slow and clumsy. Would Gregor’s elderly mother now have to go and earn money? She suffered from asthma and it was a strain for her just to move about the home, every other day would be spent struggling for breath on the sofa by the open window. Would his sister have to go and earn money? She was still a child of seventeen, her life up till then had been very enviable, consisting of wearing nice clothes, sleeping late, helping out in the business, joining in with a few modest pleasures and most of all playing the violin. Whenever they began to talk of the need to earn money, Gregor would always first let go of the door and then throw himself onto the cool, leather sofa next to it, as he became quite hot with shame and regret.
하지만 이 돈은 분명히 가족이 이자로 생활할 수 있을 만큼 충분하지 않았다. 아마도 1년이나 2년 동안 그들을 부양하기에 충분했고, 그 이상은 아니었다. 즉, 그것은 정말로 건드려서는 안 되고 비상사태를 위해 따로 두어야 하는 돈이었다. 생활비는 벌어야 했다. 그의 아버지는 건강했지만 늙었고 자신감이 부족했다. 그가 일하지 않았던 5년 동안—긴장과 성공 없는 삶에서의 첫 휴가였다—그는 살이 많이 쪘고 매우 느리고 서툴러졌다. 이제 그레고르의 늙은 어머니가 돈을 벌러 가야 할까? 그녀는 천식을 앓았고 집안을 돌아다니는 것만으로도 힘겨웠으며, 이틀에 한 번은 열린 창문 옆 소파에서 숨쉬기 위해 고군분투하며 보냈다. 그의 여동생이 돈을 벌러 가야 할까? 그녀는 아직 열일곱 살의 아이였고, 그때까지 그녀의 삶은 매우 부러워할 만했으며, 멋진 옷을 입고, 늦잠을 자고, 사업을 돕고, 몇 가지 소박한 즐거움에 참여하고 무엇보다도 바이올린을 연주하는 것으로 이루어져 있었다. 그들이 돈을 벌 필요성에 대해 이야기하기 시작할 때마다, 그레고르는 항상 먼저 문을 놓고 그 옆의 시원한 가죽 소파 위로 몸을 던졌다. 그는 수치심과 후회로 꽤 뜨거워졌기 때문이다.

He would often lie there the whole night through, not sleeping a wink but scratching at the leather for hours on end. Or he might go to all the effort of pushing a chair to the window, climbing up onto the sill and, propped up in the chair, leaning on the window to stare out of it. He had used to feel a great sense of freedom from doing this, but doing it now was obviously something more remembered than experienced, as what he actually saw in this way was becoming less distinct every day, even things that were quite near; he had used to curse the ever-present view of the hospital across the street, but now he could not see it at all, and if he had not known that he lived in Charlottenstrasse, which was a quiet street despite being in the middle of the city, he could have thought that he was looking out the window at a barren waste where the grey sky and the grey earth mingled inseparably. His observant sister only needed to notice the chair twice before she would always push it back to its exact position by the window after she had tidied up the room, and even left the inner pane of the window open from then on.
그는 종종 밤새도록 거기 누워, 한숨도 자지 않고 몇 시간 동안 가죽을 긁어댔다. 또는 의자를 창문으로 밀고, 창턱 위로 올라가, 의자에 기대어 창문에 기대어 밖을 응시하는 모든 노력을 기울일 수도 있었다. 그는 이것을 함으로써 큰 자유감을 느끼곤 했지만, 지금 그것을 하는 것은 분명히 경험한 것보다 기억된 것에 가까웠다. 왜냐하면 이런 방식으로 그가 실제로 본 것은 매일 덜 뚜렷해지고 있었고, 심지어 꽤 가까운 것들조차 그랬기 때문이다. 그는 길 건너 병원의 항상 존재하는 풍경을 저주하곤 했지만, 이제는 전혀 볼 수 없었고, 만약 그가 도시 한가운데 있음에도 불구하고 조용한 거리인 샬로텐슈트라세에 산다는 것을 몰랐다면, 그는 회색 하늘과 회색 땅이 불가분하게 섞인 황량한 폐허를 창밖으로 보고 있다고 생각했을 수도 있다. 그의 관찰력 있는 여동생은 의자를 두 번만 알아채면, 방을 정리한 후에는 항상 그것을 창가 옆의 정확한 위치로 다시 밀어 놓았고, 그 이후로는 창문의 안쪽 유리창까지 열어두었다.

If Gregor had only been able to speak to his sister and thank her for all that she had to do for him it would have been easier for him to bear it; but as it was it caused him pain. His sister, naturally, tried as far as possible to pretend there was nothing burdensome about it, and the longer it went on, of course, the better she was able to do so, but as time went by Gregor was also able to see through it all so much better. It had even become very unpleasant for him, now, whenever she entered the room. No sooner had she come in than she would quickly close the door as a precaution so that no-one would have to suffer the view into Gregor’s room, then she would go straight to the window and pull it hurriedly open almost as if she were suffocating. Even if it was cold, she would stay at the window breathing deeply for a little while. She would alarm Gregor twice a day with this running about and noise making; he would stay under the couch shivering the whole while, knowing full well that she would certainly have liked to spare him this ordeal, but it was impossible for her to be in the same room with him with the windows closed.
만약 그레고르가 여동생에게 말을 걸어 그녀가 그를 위해 해야 했던 모든 것에 대해 감사할 수만 있었다면 그가 그것을 견디기가 더 쉬웠을 것이다. 하지만 현실은 그에게 고통을 야기했다. 그의 여동생은 당연히 가능한 한 그것에 대해 부담스러운 것이 아무것도 없는 척하려고 노력했고, 시간이 길어질수록 물론 그녀는 그렇게 하는 데 더 능숙해졌지만, 시간이 지남에 따라 그레고르도 그 모든 것을 훨씬 더 잘 꿰뚫어 볼 수 있게 되었다. 이제 그녀가 방에 들어올 때마다 그에게 매우 불쾌해지기까지 했다. 그녀는 들어오자마자 아무도 그레고르의 방 안을 보는 고통을 겪지 않도록 예방책으로 재빨리 문을 닫고, 그런 다음 곧장 창문으로 가서 거의 숨이 막히는 것처럼 서둘러 창문을 활짝 열곤 했다. 춥더라도 그녀는 잠시 창가에 머물며 깊게 숨을 쉬었다. 그녀는 하루에 두 번 이 뛰어다니고 소음을 내는 것으로 그레고르를 놀라게 하곤 했다. 그는 그녀가 분명히 이 시련을 그에게 면해주고 싶어 했을 것이라는 것을 잘 알면서도 소파 밑에 내내 떨며 머물렀지만, 창문이 닫힌 채 그와 같은 방에 있는 것은 그녀에게 불가능했다.

One day, about a month after Gregor’s transformation when his sister no longer had any particular reason to be shocked at his appearance, she came into the room a little earlier than usual and found him still staring out the window, motionless, and just where he would be most horrible. In itself, his sister’s not coming into the room would have been no surprise for Gregor as it would have been difficult for her to immediately open the window while he was still there, but not only did she not come in, she went straight back and closed the door behind her, a stranger would have thought he had threatened her and tried to bite her. Gregor went straight to hide himself under the couch, of course, but he had to wait until midday before his sister came back and she seemed much more uneasy than usual. It made him realise that she still found his appearance unbearable and would continue to do so, she probably even had to overcome the urge to flee when she saw the little bit of him that protruded from under the couch. One day, in order to spare her even this sight, he spent four hours carrying the bedsheet over to the couch on his back and arranged it so that he was completely covered and his sister would not be able to see him even if she bent down. If she did not think this sheet was necessary then all she had to do was take it off again, as it was clear enough that it was no pleasure for Gregor to cut himself off so completely. She left the sheet where it was. Gregor even thought he glimpsed a look of gratitude one time when he carefully looked out from under the sheet to see how his sister liked the new arrangement.
어느 날, 그레고르의 변신 후 약 한 달이 지나 여동생이 더 이상 그의 외모에 충격받을 특별한 이유가 없을 때, 그녀는 평소보다 조금 일찍 방에 들어와 그가 여전히 창밖을 응시하고, 움직이지 않고, 그가 가장 끔찍할 바로 그 자리에 있는 것을 발견했다. 그 자체로, 여동생이 방에 들어오지 않는 것은 그레고르에게 놀라운 일이 아니었을 것이다. 그가 아직 거기에 있는 동안 그녀가 즉시 창문을 열기가 어려웠을 것이기 때문이다. 하지만 그녀는 들어오지 않았을 뿐만 아니라, 곧장 돌아가서 뒤로 문을 닫았다. 낯선 사람이었다면 그가 그녀를 위협하고 물려고 했다고 생각했을 것이다. 그레고르는 물론 즉시 소파 밑으로 숨으러 갔지만, 여동생이 돌아올 때까지 정오까지 기다려야 했고 그녀는 평소보다 훨씬 더 불안해 보였다. 그것은 그에게 그녀가 여전히 그의 외모를 견딜 수 없다고 생각하며 앞으로도 계속 그럴 것이라는 것을 깨닫게 했다. 그녀는 아마도 소파 밑에서 튀어나온 그의 작은 부분을 보았을 때 도망치고 싶은 충동까지 극복해야 했을 것이다. 어느 날, 그녀에게 이 광경조차 보여주지 않기 위해, 그는 네 시간 동안 침대 시트를 등으로 소파까지 옮겨 그가 완전히 덮여서 여동생이 몸을 숙이더라도 그를 볼 수 없도록 배열했다. 만약 그녀가 이 시트가 필요 없다고 생각했다면 그녀는 단지 그것을 다시 벗기기만 하면 되었다. 그레고르가 자신을 그렇게 완전히 차단하는 것이 즐겁지 않다는 것은 충분히 명확했기 때문이다. 그녀는 시트를 있던 자리에 그대로 두었다. 그레고르는 한 번 조심스럽게 시트 밑에서 밖을 내다보며 여동생이 새로운 배열을 어떻게 생각하는지 보았을 때 감사의 표정을 엿본 것 같다고 생각하기까지 했다.

For the first fourteen days, Gregor’s parents could not bring themselves to come into the room to see him. He would often hear them say how they appreciated all the new work his sister was doing even though, before, they had seen her as a girl who was somewhat useless and frequently been annoyed with her. But now the two of them, father and mother, would often both wait outside the door of Gregor’s room while his sister tidied up in there, and as soon as she went out again she would have to tell them exactly how everything looked, what Gregor had eaten, how he had behaved this time and whether, perhaps, any slight improvement could be seen. His mother also wanted to go in and visit Gregor relatively soon but his father and sister at first persuaded her against it. Gregor listened very closely to all this, and approved fully. Later, though, she had to be held back by force, which made her call out: “Let me go and see Gregor, he is my unfortunate son! Can’t you understand I have to see him?”, and Gregor would think to himself that maybe it would be better if his mother came in, not every day of course, but one day a week, perhaps; she could understand everything much better than his sister who, for all her courage, was still just a child after all, and really might not have had an adult’s appreciation of the burdensome job she had taken on.
처음 14일 동안, 그레고르의 부모는 그를 보러 방에 들어갈 엄두를 내지 못했다. 그는 종종 그들이 이전에 그녀를 다소 쓸모없는 소녀로 보았고 자주 그녀에게 짜증을 냈음에도 불구하고, 여동생이 하는 모든 새로운 일에 대해 얼마나 감사하는지 말하는 것을 듣곤 했다. 하지만 이제 아버지와 어머니 두 사람은 종종 둘 다 그레고르의 방 문 밖에서 여동생이 안에서 정리하는 동안 기다렸고, 그녀가 다시 나가자마자 그녀는 그들에게 모든 것이 어떻게 보였는지, 그레고르가 무엇을 먹었는지, 이번에는 어떻게 행동했는지, 그리고 아마도 약간의 개선이 보였는지 정확히 말해야 했다. 그의 어머니도 비교적 빨리 들어가 그레고르를 방문하고 싶어 했지만 그의 아버지와 여동생은 처음에 그녀를 말렸다. 그레고르는 이 모든 것을 매우 주의 깊게 들었고, 완전히 찬성했다. 그러나 나중에는 그녀를 강제로 막아야 했고, 이는 그녀를 외치게 만들었다. "내가 가서 그레고르를 보게 해줘요, 그는 내 불행한 아들이에요! 내가 그를 봐야 한다는 걸 이해 못해요?", 그리고 그레고르는 아마 어머니가 들어오는 것이 더 나을지도 모른다고 혼자 생각하곤 했다. 물론 매일은 아니지만, 아마 일주일에 하루 정도. 그녀는 용기가 있었지만 결국 아직 아이에 불과했고 그녀가 맡은 부담스러운 일에 대한 성인의 이해를 정말로 가지지 못했을 수도 있는 여동생보다 모든 것을 훨씬 더 잘 이해할 수 있었을 것이다.

Gregor’s wish to see his mother was soon realised. Out of consideration for his parents, Gregor wanted to avoid being seen at the window during the day, the few square meters of the floor did not give him much room to crawl about, it was hard to just lie quietly through the night, his food soon stopped giving him any pleasure at all, and so, to entertain himself, he got into the habit of crawling up and down the walls and ceiling. He was especially fond of hanging from the ceiling; it was quite different from lying on the floor; he could breathe more freely; his body had a light swing to it; and up there, relaxed and almost happy, it might happen that he would surprise even himself by letting go of the ceiling and landing on the floor with a crash. But now, of course, he had far better control of his body than before and, even with a fall as great as that, caused himself no damage. Very soon his sister noticed Gregor’s new way of entertaining himself—he had, after all, left traces of the adhesive from his feet as he crawled about—and got it into her head to make it as easy as possible for him by removing the furniture that got in his way, especially the chest of drawers and the desk. Now, this was not something that she would be able to do by herself; she did not dare to ask for help from her father; the sixteen year old maid had carried on bravely since the cook had left but she certainly would not have helped in this, she had even asked to be allowed to keep the kitchen locked at all times and never to have to open the door unless it was especially important; so his sister had no choice but to choose some time when Gregor’s father was not there and fetch his mother to help her. As she approached the room, Gregor could hear his mother express her joy, but once at the door she went silent. First, of course, his sister came in and looked round to see that everything in the room was alright; and only then did she let her mother enter. Gregor had hurriedly pulled the sheet down lower over the couch and put more folds into it so that everything really looked as if it had just been thrown down by chance. Gregor also refrained, this time, from spying out from under the sheet; he gave up the chance to see his mother until later and was simply glad that she had come. “You can come in, he can’t be seen”, said his sister, obviously leading her in by the hand. The old chest of drawers was too heavy for a pair of feeble women to be heaving about, but Gregor listened as they pushed it from its place, his sister always taking on the heaviest part of the work for herself and ignoring her mother’s warnings that she would strain herself. This lasted a very long time. After labouring at it for fifteen minutes or more his mother said it would be better to leave the chest where it was, for one thing it was too heavy for them to get the job finished before Gregor’s father got home and leaving it in the middle of the room it would be in his way even more, and for another thing it wasn’t even sure that taking the furniture away would really be any help to him. She thought just the opposite; the sight of the bare walls saddened her right to her heart; and why wouldn’t Gregor feel the same way about it, he’d been used to this furniture in his room for a long time and it would make him feel abandoned to be in an empty room like that. Then, quietly, almost whispering as if wanting Gregor (whose whereabouts she did not know) to hear not even the tone of her voice, as she was convinced that he did not understand her words, she added “and by taking the furniture away, won’t it seem like we’re showing that we’ve given up all hope of improvement and we’re abandoning him to cope for himself? I think it’d be best to leave the room exactly the way it was before so that when Gregor comes back to us again he’ll find everything unchanged and he’ll be able to forget the time in between all the easier”.
그레고르의 어머니를 보고 싶다는 소망은 곧 실현되었다. 부모님을 배려하여 그레고르는 낮 동안 창가에서 보이는 것을 피하고 싶었다. 몇 제곱미터의 바닥은 그가 기어 다닐 공간을 많이 주지 않았고, 밤새 조용히 누워 있기만 하는 것은 어려웠으며, 그의 음식은 곧 그에게 전혀 즐거움을 주지 않게 되었다. 그래서 스스로를 즐겁게 하기 위해 그는 벽과 천장을 오르내리는 습관을 들였다. 그는 특히 천장에 매달리는 것을 좋아했다. 그것은 바닥에 누워 있는 것과는 상당히 달랐다. 그는 더 자유롭게 숨 쉴 수 있었다. 그의 몸은 가볍게 흔들렸다. 그리고 거기 위에서, 편안하고 거의 행복하게, 그는 천장에서 손을 놓고 바닥에 쿵 하고 떨어짐으로써 스스로를 놀라게 할 수도 있었다. 하지만 이제 물론 그는 이전보다 훨씬 더 몸을 잘 통제했고, 그렇게 큰 낙하에도 불구하고 스스로에게 아무런 손상을 입히지 않았다. 곧 그의 여동생은 그레고르의 새로운 오락 방식을 알아차렸다—결국 그는 기어 다니면서 발에서 나온 접착제 흔적을 남겼다—그리고 그의 길을 막는 가구, 특히 서랍장과 책상을 치워 그를 위해 가능한 한 쉽게 만들 생각을 했다. 이제, 이것은 그녀가 혼자 할 수 있는 일이 아니었다. 그녀는 감히 아버지에게 도움을 청하지 못했다. 요리사가 떠난 후 열여섯 살의 하녀는 용감하게 계속 일했지만 그녀는 분명히 이것을 돕지 않았을 것이고, 그녀는 심지어 부엌을 항상 잠가두고 특별히 중요하지 않으면 결코 문을 열 필요가 없도록 허락해 달라고 요청했다. 그래서 그의 여동생은 그레고르의 아버지가 없을 때를 골라 어머니를 데려와 도와달라고 할 수밖에 없었다. 그녀가 방에 다가갔을 때, 그레고르는 어머니가 기쁨을 표현하는 것을 들을 수 있었지만, 문에 도착하자 그녀는 조용해졌다. 먼저, 물론 그의 여동생이 들어와 방 안의 모든 것이 괜찮은지 둘러보았다. 그리고 나서야 그녀는 어머니를 들어오게 했다. 그레고르는 서둘러 시트를 소파 위로 더 낮게 끌어내리고 더 많은 주름을 만들어서 모든 것이 정말 우연히 던져진 것처럼 보이게 했다. 이번에는 그레고르도 시트 밑에서 훔쳐보는 것을 삼갔다. 그는 나중까지 어머니를 볼 기회를 포기했고 단지 그녀가 왔다는 것에 기뻤다. "들어와도 돼요, 그는 안 보여요." 그의 여동생이 분명히 그녀의 손을 잡고 안으로 이끌며 말했다. 오래된 서랍장은 연약한 두 여자가 들기에는 너무 무거웠지만, 그레고르는 그들이 그것을 제자리에서 밀어내는 것을 들었다. 그의 여동생은 항상 자신을 위해 가장 힘든 부분을 맡았고 그녀가 무리할 것이라는 어머니의 경고를 무시했다. 이것은 매우 오랫동안 지속되었다. 15분 이상 그것에 힘쓴 후 그의 어머니는 서랍장을 있던 자리에 두는 것이 더 낫다고 말했다. 한 가지 이유는 그레고르의 아버지가 집에 돌아오기 전에 그들이 일을 끝내기에는 너무 무거웠고 방 한가운데에 두면 그의 길을 더욱 방해할 것이며, 또 다른 이유는 가구를 치우는 것이 정말로 그에게 도움이 될지조차 확실하지 않았기 때문이었다. 그녀는 정반대로 생각했다. 텅 빈 벽의 광경은 그녀의 마음을 깊이 슬프게 했다. 그리고 왜 그레고르가 그것에 대해 똑같이 느끼지 않겠는가, 그는 오랫동안 이 방의 이 가구들에 익숙해 있었고 그런 텅 빈 방에 있는 것은 그를 버려진 느낌이 들게 할 것이다. 그런 다음, 조용히, 거의 속삭이듯이 마치 그레고르(그녀는 그의 행방을 몰랐다)가 그녀의 목소리 톤조차 듣지 않기를 바라는 것처럼, 그녀는 그가 그녀의 말을 이해하지 못한다고 확신했기 때문에, 그녀는 덧붙였다. "그리고 가구를 치움으로써, 우리가 개선의 모든 희망을 포기하고 그가 스스로 대처하도록 그를 버리고 있다는 것을 보여주는 것처럼 보이지 않을까요? 나는 방을 이전과 똑같이 두는 것이 가장 좋다고 생각해요. 그래야 그레고르가 다시 우리에게 돌아올 때 모든 것이 변하지 않은 것을 발견하고 그 사이의 시간을 훨씬 더 쉽게 잊을 수 있을 거예요."

Hearing these words from his mother made Gregor realise that the lack of any direct human communication, along with the monotonous life led by the family during these two months, must have made him confused—he could think of no other way of explaining to himself why he had seriously wanted his room emptied out. Had he really wanted to transform his room into a cave, a warm room fitted out with the nice furniture he had inherited? That would have let him crawl around unimpeded in any direction, but it would also have let him quickly forget his past when he had still been human. He had come very close to forgetting, and it had only been the voice of his mother, unheard for so long, that had shaken him out of it. Nothing should be removed; everything had to stay; he could not do without the good influence the furniture had on his condition; and if the furniture made it difficult for him to crawl about mindlessly that was not a loss but a great advantage.
어머니로부터 이 말들을 듣자 그레고르는 어떤 직접적인 인간적 소통의 부족과 이 두 달 동안 가족이 이끌었던 단조로운 삶이 그를 혼란스럽게 만들었음에 틀림없다는 것을 깨달았다—그는 왜 자신이 진지하게 방을 비우기를 원했는지 스스로에게 설명할 다른 방법을 생각할 수 없었다. 그는 정말로 자신의 방을 동굴, 그가 물려받은 멋진 가구로 꾸며진 따뜻한 방으로 바꾸고 싶었을까? 그것은 그가 어떤 방향으로든 방해받지 않고 기어 다닐 수 있게 해주었겠지만, 또한 그가 아직 인간이었을 때의 과거를 빨리 잊게 해주었을 것이다. 그는 거의 잊을 뻔했고, 오랫동안 듣지 못했던 어머니의 목소리만이 그를 그것에서 깨어나게 했다. 아무것도 제거되어서는 안 되었다. 모든 것이 남아 있어야 했다. 그는 가구가 그의 상태에 미치는 좋은 영향을 없이는 지낼 수 없었다. 그리고 만약 가구가 그가 아무 생각 없이 기어 다니기 어렵게 만든다면 그것은 손실이 아니라 큰 이점이었다.

His sister, unfortunately, did not agree; she had become used to the idea, not without reason, that she was Gregor’s spokesman to his parents about the things that concerned him. This meant that his mother’s advice now was sufficient reason for her to insist on removing not only the chest of drawers and the desk, as she had thought at first, but all the furniture apart from the all-important couch. It was more than childish perversity, of course, or the unexpected confidence she had recently acquired, that made her insist; she had indeed noticed that Gregor needed a lot of room to crawl about in, whereas the furniture, as far as anyone could see, was of no use to him at all. Girls of that age, though, do become enthusiastic about things and feel they must get their way whenever they can. Perhaps this was what tempted Grete to make Gregor’s situation seem even more shocking than it was so that she could do even more for him. Grete would probably be the only one who would dare enter a room dominated by Gregor crawling about the bare walls by himself.
불행히도 그의 여동생은 동의하지 않았다. 그녀는 이유 없이 그를 걱정하는 것들에 대해 부모에게 그레고르의 대변인이라는 생각에 익숙해져 있었다. 이것은 이제 어머니의 조언이 그녀가 처음 생각했던 것처럼 서랍장과 책상뿐만 아니라 매우 중요한 소파를 제외한 모든 가구를 제거해야 한다고 주장하는 충분한 이유가 되었다는 것을 의미했다. 물론 그것은 유치한 심술이나 그녀가 최근에 얻은 예상치 못한 자신감 이상이었다. 그녀는 실제로 그레고르가 기어 다닐 공간이 많이 필요하다는 것을 알아차렸지만, 가구는 누가 보더라도 그에게 전혀 쓸모가 없었다. 하지만 그 나이의 소녀들은 어떤 것에 대해 열광하게 되고 가능할 때마다 자신의 뜻을 관철해야 한다고 느낀다. 아마 이것이 그레테가 그레고르의 상황을 실제보다 훨씬 더 충격적으로 보이게 만들어 그를 위해 훨씬 더 많은 것을 할 수 있도록 유혹했을 것이다. 그레테는 아마도 그레고르가 혼자서 맨 벽을 기어 다니는 방에 감히 들어갈 유일한 사람일 것이다.

So she refused to let her mother dissuade her. Gregor’s mother already looked uneasy in his room, she soon stopped speaking and helped Gregor’s sister to get the chest of drawers out with what strength she had. The chest of drawers was something that Gregor could do without if he had to, but the writing desk had to stay. Hardly had the two women pushed the chest of drawers, groaning, out of the room than Gregor poked his head out from under the couch to see what he could do about it. He meant to be as careful and considerate as he could, but, unfortunately, it was his mother who came back first while Grete in the next room had her arms round the chest, pushing and pulling at it from side to side by herself without, of course, moving it an inch. His mother was not used to the sight of Gregor, he might have made her ill, so Gregor hurried backwards to the far end of the couch. In his startlement, though, he was not able to prevent the sheet at its front from moving a little. It was enough to attract his mother’s attention. She stood very still, remained there a moment, and then went back out to Grete.
그래서 그녀는 어머니가 자신을 단념시키는 것을 거부했다. 그레고르의 어머니는 이미 그의 방에서 불안해 보였고, 그녀는 곧 말을 멈추고 그레고르의 여동생이 가진 힘으로 서랍장을 꺼내는 것을 도왔다. 서랍장은 그레고르가 필요하다면 없이 지낼 수 있는 것이었지만, 책상은 남아 있어야 했다. 두 여자가 신음하며 서랍장을 방 밖으로 밀어내자마자 그레고르는 소파 밑에서 머리를 내밀어 그것에 대해 무엇을 할 수 있는지 보았다. 그는 가능한 한 조심스럽고 사려 깊게 행동하려고 했지만, 불행히도 먼저 돌아온 것은 그의 어머니였다. 옆방의 그레테는 가슴 주위에 팔을 두르고 혼자서 좌우로 밀고 당겼지만 물론 1인치도 움직이지 못했다. 그의 어머니는 그레고르의 모습에 익숙하지 않았고, 그가 그녀를 아프게 했을 수도 있었기 때문에, 그레고르는 소파의 먼 끝으로 서둘러 뒤로 물러났다. 하지만 놀라서 앞쪽의 시트가 약간 움직이는 것을 막을 수는 없었다. 그것은 어머니의 주의를 끌기에 충분했다. 그녀는 매우 가만히 서서 잠시 거기 머물렀다가 다시 그레테에게로 나갔다.

Gregor kept trying to assure himself that nothing unusual was happening, it was just a few pieces of furniture being moved after all, but he soon had to admit that the women going to and fro, their little calls to each other, the scraping of the furniture on the floor, all these things made him feel as if he were being assailed from all sides. With his head and legs pulled in against him and his body pressed to the floor, he was forced to admit to himself that he could not stand all of this much longer. They were emptying his room out; taking away everything that was dear to him; they had already taken out the chest containing his fretsaw and other tools; now they threatened to remove the writing desk with its place clearly worn into the floor, the desk where he had done his homework as a business trainee, at high school, even while he had been at infant school—he really could not wait any longer to see whether the two women’s intentions were good. He had nearly forgotten they were there anyway, as they were now too tired to say anything while they worked and he could only hear their feet as they stepped heavily on the floor.
그레고르는 이상한 일이 일어나고 있지 않다고, 결국 가구 몇 조각이 옮겨지는 것뿐이라고 스스로를 안심시키려고 계속 노력했지만, 곧 그는 앞뒤로 오가는 여자들, 서로에게 하는 작은 외침, 바닥에서 가구가 긁히는 소리, 이 모든 것들이 마치 사방에서 공격받는 것처럼 느끼게 한다는 것을 인정해야 했다. 머리와 다리를 몸에 바짝 당기고 몸을 바닥에 누른 채, 그는 이 모든 것을 더 이상 견딜 수 없다고 스스로에게 인정할 수밖에 없었다. 그들은 그의 방을 비우고 있었다. 그에게 소중한 모든 것을 가져가고 있었다. 그들은 이미 그의 실톱과 다른 도구들이 들어 있는 상자를 꺼냈다. 이제 그들은 바닥에 그 자리가 명확하게 닳아 있는 책상, 그가 상업 연수생, 고등학교, 심지어 유아 학교에 다닐 때 숙제를 했던 책상을 치우겠다고 위협했다—그는 정말로 두 여자의 의도가 좋은지 더 이상 기다릴 수 없었다. 그는 어쨌든 그들이 거기에 있다는 것을 거의 잊었다. 그들은 이제 일하는 동안 너무 피곤해서 아무 말도 할 수 없었고 그는 단지 그들이 바닥을 무겁게 밟는 발소리만 들을 수 있었기 때문이다.

So, while the women were leant against the desk in the other room catching their breath, he sallied out, changed direction four times not knowing what he should save first before his attention was suddenly caught by the picture on the wall—which was already denuded of everything else that had been on it—of the lady dressed in copious fur. He hurried up onto the picture and pressed himself against its glass, it held him firmly and felt good on his hot belly. This picture at least, now totally covered by Gregor, would certainly be taken away by no-one. He turned his head to face the door into the living room so that he could watch the women when they came back.
그래서, 여자들이 다른 방 책상에 기대어 숨을 고르고 있는 동안, 그는 뛰쳐나와, 무엇을 먼저 구해야 할지 모른 채 네 번 방향을 바꾸다가 갑자기 벽에 걸린 그림—이미 그 위에 있던 다른 모든 것이 벗겨져 있었다—풍성한 털옷을 입은 여인의 그림에 주의를 빼앗겼다. 그는 서둘러 그림 위로 올라가 유리에 몸을 눌렀다. 그것은 그를 단단히 잡았고 그의 뜨거운 배에 기분 좋게 느껴졌다. 이 그림만큼은, 이제 그레고르에 의해 완전히 덮였으므로, 분명 아무도 가져가지 못할 것이다. 그는 여자들이 돌아왔을 때 그들을 볼 수 있도록 거실로 통하는 문을 향해 머리를 돌렸다.

They had not allowed themselves a long rest and came back quite soon; Grete had put her arm around her mother and was nearly carrying her. “What shall we take now, then?”, said Grete and looked around. Her eyes met those of Gregor on the wall. Perhaps only because her mother was there, she remained calm, bent her face to her so that she would not look round and said, albeit hurriedly and with a tremor in her voice: “Come on, let’s go back in the living room for a while?” Gregor could see what Grete had in mind, she wanted to take her mother somewhere safe and then chase him down from the wall. Well, she could certainly try it! He sat unyielding on his picture. He would rather jump at Grete’s face.
그들은 스스로에게 긴 휴식을 허락하지 않았고 꽤 빨리 돌아왔다. 그레테는 어머니의 팔을 감싸 안고 거의 그녀를 부축하고 있었다. "그럼 이제 뭘 가져갈까?" 그레테가 말하고 주위를 둘러보았다. 그녀의 눈이 벽에 있는 그레고르의 눈과 마주쳤다. 아마도 단지 어머니가 거기에 있었기 때문에, 그녀는 침착함을 유지했고, 주위를 둘러보지 않도록 어머니에게 얼굴을 숙이고, 비록 서둘러 떨리는 목소리로 말했지만, 말했다. "어서, 잠시 거실로 돌아가자?" 그레고르는 그레테가 무슨 생각을 하는지 알 수 있었다. 그녀는 어머니를 안전한 곳으로 데려가고 나서 그를 벽에서 쫓아내고 싶어 했다. 글쎄, 그녀는 분명히 시도해 볼 수 있었다! 그는 그의 그림 위에 꼼짝 않고 앉아 있었다. 그는 차라리 그레테의 얼굴에 뛰어들고 싶었다.

But Grete’s words had made her mother quite worried, she stepped to one side, saw the enormous brown patch against the flowers of the wallpaper, and before she even realised it was Gregor that she saw screamed: “Oh God, oh God!” Arms outstretched, she fell onto the couch as if she had given up everything and stayed there immobile. “Gregor!” shouted his sister, glowering at him and shaking her fist. That was the first word she had spoken to him directly since his transformation. She ran into the other room to fetch some kind of smelling salts to bring her mother out of her faint; Gregor wanted to help too—he could save his picture later, although he stuck fast to the glass and had to pull himself off by force; then he, too, ran into the next room as if he could advise his sister like in the old days; but he had to just stand behind her doing nothing; she was looking into various bottles, he startled her when she turned round; a bottle fell to the ground and broke; a splinter cut Gregor’s face, some kind of caustic medicine splashed all over him; now, without delaying any longer, Grete took hold of all the bottles she could and ran with them in to her mother; she slammed the door shut with her foot. So now Gregor was shut out from his mother, who, because of him, might be near to death; he could not open the door if he did not want to chase his sister away, and she had to stay with his mother; there was nothing for him to do but wait; and, oppressed with anxiety and self-reproach, he began to crawl about, he crawled over everything, walls, furniture, ceiling, and finally in his confusion as the whole room began to spin around him he fell down into the middle of the dinner table.
하지만 그레테의 말은 어머니를 꽤 걱정하게 만들었다. 그녀는 한쪽으로 물러서서 벽지의 꽃무늬를 배경으로 한 거대한 갈색 얼룩을 보았고, 그것이 그녀가 본 그레고르라는 것을 깨닫기도 전에 비명을 질렀다. "오 하느님, 오 하느님!" 팔을 뻗은 채, 그녀는 마치 모든 것을 포기한 것처럼 소파 위로 쓰러져 꼼짝 않고 거기에 머물렀다. "그레고르!" 그의 여동생이 그를 노려보며 주먹을 흔들며 외쳤다. 그것은 그의 변신 이후 그녀가 그에게 직접 말한 첫 단어였다. 그녀는 어머니를 기절에서 깨어나게 할 어떤 종류의 후각염(기절했을 때 맡게 하는 약)을 가지러 다른 방으로 달려갔다. 그레고르도 돕고 싶었다—그는 나중에 그의 그림을 구할 수 있었지만, 유리에 단단히 붙어 있어서 힘으로 자신을 떼어내야 했다. 그런 다음 그도 옛날처럼 여동생에게 조언할 수 있는 것처럼 다음 방으로 달려갔다. 하지만 그는 아무것도 하지 않고 그녀 뒤에 서 있어야 했다. 그녀는 여러 병을 들여다보고 있었고, 그가 돌아섰을 때 그를 놀라게 했다. 병 하나가 땅에 떨어져 깨졌다. 파편이 그레고르의 얼굴을 베었고, 어떤 종류의 부식성 약물이 그에게 튀었다. 이제 더 이상 지체하지 않고, 그레테는 그녀가 할 수 있는 모든 병을 잡고 그것들을 가지고 어머니에게 달려갔다. 그녀는 발로 문을 쾅 닫았다. 그래서 이제 그레고르는 그 때문에 죽음에 가까울지도 모르는 어머니로부터 차단되었다. 그는 여동생을 쫓아내고 싶지 않다면 문을 열 수 없었고, 그녀는 어머니와 함께 있어야 했다. 그가 할 일은 기다리는 것 외에는 아무것도 없었다. 그리고 불안과 자책감에 억눌린 채, 그는 기어 다니기 시작했고, 벽, 가구, 천장 등 모든 것을 기어 다녔고, 마침내 온 방이 그 주위에서 빙빙 돌기 시작하는 혼란 속에서 그는 식탁 한가운데로 떨어졌다.

He lay there for a while, numb and immobile, all around him it was quiet, maybe that was a good sign. Then there was someone at the door. The maid, of course, had locked herself in her kitchen so that Grete would have to go and answer it. His father had arrived home. “What’s happened?” were his first words; Grete’s appearance must have made everything clear to him. She answered him with subdued voice, and openly pressed her face into his chest: “Mother’s fainted, but she’s better now. Gregor got out.” “Just as I expected”, said his father, “just as I always said, but you women wouldn’t listen, would you.” It was clear to Gregor that Grete had not said enough and that his father took it to mean that something bad had happened, that he was responsible for some act of violence. That meant Gregor would now have to try to calm his father, as he did not have the time to explain things to him even if that had been possible. So he fled to the door of his room and pressed himself against it so that his father, when he came in from the hall, could see straight away that Gregor had the best intentions and would go back into his room without delay, that it would not be necessary to drive him back but that they had only to open the door and he would disappear.
그는 잠시 거기에 마비되고 움직이지 못한 채 누워 있었다. 주위는 조용했고, 아마 그것은 좋은 징조였을 것이다. 그때 문에 누군가가 있었다. 하녀는 물론 부엌에 자신을 잠갔기 때문에 그레테가 가서 응답해야 했다. 그의 아버지가 집에 도착했다. "무슨 일이 있었니?"가 그의 첫 말이었다. 그레테의 모습은 그에게 모든 것을 명확하게 만들었음에 틀림없다. 그녀는 가라앉은 목소리로 그에게 대답했고, 공개적으로 그의 가슴에 얼굴을 눌렀다. "어머니가 기절하셨지만, 지금은 괜찮아지셨어요. 그레고르가 나왔어요." "내가 예상했던 대로군." 아버지가 말했다. "내가 항상 말했던 대로지만, 당신 여자들은 듣지 않았지, 그렇지." 그레테가 충분히 말하지 않았고 아버지가 그것을 나쁜 일이 일어났고, 그가 어떤 폭력 행위에 책임이 있다는 의미로 받아들였다는 것이 그레고르에게는 분명했다. 그것은 그레고르가 이제 아버지를 진정시키려고 노력해야 한다는 것을 의미했다. 비록 그것이 가능했더라도 그에게 일을 설명할 시간이 없었기 때문이다. 그래서 그는 자신의 방 문으로 도망쳐 그것에 몸을 눌러서, 아버지가 홀에서 들어왔을 때 그레고르가 최선의 의도를 가지고 지체 없이 방으로 돌아갈 것이고, 그를 다시 몰아넣을 필요 없이 단지 문을 열기만 하면 그가 사라질 것이라는 것을 즉시 볼 수 있도록 했다.

His father, though, was not in the mood to notice subtleties like that; “Ah!”, he shouted as he came in, sounding as if he were both angry and glad at the same time. Gregor drew his head back from the door and lifted it towards his father. He really had not imagined his father the way he stood there now; of late, with his new habit of crawling about, he had neglected to pay attention to what was going on the rest of the flat the way he had done before. He really ought to have expected things to have changed, but still, still, was that really his father? The same tired man as used to be laying there entombed in his bed when Gregor came back from his business trips, who would receive him sitting in the armchair in his nightgown when he came back in the evenings; who was hardly even able to stand up but, as a sign of his pleasure, would just raise his arms and who, on the couple of times a year when they went for a walk together on a Sunday or public holiday wrapped up tightly in his overcoat between Gregor and his mother, would always labour his way forward a little more slowly than them, who were already walking slowly for his sake; who would place his stick down carefully and, if he wanted to say something would invariably stop and gather his companions around him. He was standing up straight enough now; dressed in a smart blue uniform with gold buttons, the sort worn by the employees at the banking institute; above the high, stiff collar of the coat his strong double-chin emerged; under the bushy eyebrows, his piercing, dark eyes looked out fresh and alert; his normally unkempt white hair was combed down painfully close to his scalp. He took his cap, with its gold monogram from, probably, some bank, and threw it in an arc right across the room onto the sofa, put his hands in his trouser pockets, pushing back the bottom of his long uniform coat, and, with look of determination, walked towards Gregor. He probably did not even know himself what he had in mind, but nonetheless lifted his feet unusually high. Gregor was amazed at the enormous size of the soles of his boots, but wasted no time with that—he knew full well, right from the first day of his new life, that his father thought it necessary to always be extremely strict with him. And so he ran up to his father, stopped when his father stopped, scurried forwards again when he moved, even slightly. In this way they went round the room several times without anything decisive happening, without even giving the impression of a chase as everything went so slowly. Gregor remained all this time on the floor, largely because he feared his father might see it as especially provoking if he fled onto the wall or ceiling. Whatever he did, Gregor had to admit that he certainly would not be able to keep up this running about for long, as for each step his father took he had to carry out countless movements. He became noticeably short of breath, even in his earlier life his lungs had not been very reliable. Now, as he lurched about in his efforts to muster all the strength he could for running he could hardly keep his eyes open; his thoughts became too slow for him to think of any other way of saving himself than running; he almost forgot that the walls were there for him to use although, here, they were concealed behind carefully carved furniture full of notches and protrusions—then, right beside him, lightly tossed, something flew down and rolled in front of him. It was an apple; then another one immediately flew at him; Gregor froze in shock; there was no longer any point in running as his father had decided to bombard him. He had filled his pockets with fruit from the bowl on the sideboard and now, without even taking the time for careful aim, threw one apple after another. These little, red apples rolled about on the floor, knocking into each other as if they had electric motors. An apple thrown without much force glanced against Gregor’s back and slid off without doing any harm. Another one however, immediately following it, hit squarely and lodged in his back; Gregor wanted to drag himself away, as if he could remove the surprising, the incredible pain by changing his position; but he felt as if nailed to the spot and spread himself out, all his senses in confusion. The last thing he saw was the door of his room being pulled open, his sister was screaming, his mother ran out in front of her in her blouse (as his sister had taken off some of her clothes after she had fainted to make it easier for her to breathe), she ran to his father, her skirts unfastened and sliding one after another to the ground, stumbling over the skirts she pushed herself to his father, her arms around him, uniting herself with him totally—now Gregor lost his ability to see anything—her hands behind his father’s head begging him to spare Gregor’s life.
하지만 그의 아버지는 그런 미묘함을 알아차릴 기분이 아니었다. "아!" 그가 들어오면서 외쳤는데, 마치 화가 나면서 동시에 기쁜 것처럼 들렸다. 그레고르는 문에서 머리를 뒤로 빼고 아버지 쪽으로 들어 올렸다. 그는 정말로 아버지가 지금 서 있는 방식을 상상하지 못했었다. 최근에 기어 다니는 새로운 습관 때문에, 그는 이전에 했던 방식으로 아파트 나머지에서 무슨 일이 일어나고 있는지 주의를 기울이는 것을 소홀히 했었다. 그는 정말로 상황이 변했을 것이라고 예상했어야 했지만, 그래도, 그래도, 저것이 정말 아버지였을까? 그레고르가 출장에서 돌아왔을 때 침대에 묻혀 누워 있던 그 피곤한 남자, 저녁에 돌아왔을 때 잠옷 차림으로 안락의자에 앉아 그를 맞이하던 남자, 거의 서 있을 수도 없었지만 기쁨의 표시로 팔을 들어 올리기만 하던 남자, 그리고 일 년에 두어 번 일요일이나 공휴일에 그레고르와 어머니 사이에 외투를 단단히 감싸고 함께 산책을 나갈 때, 이미 그의 때문에 천천히 걷고 있는 그들보다 항상 조금 더 느리게 힘들게 나아가던 남자, 지팡이를 조심스럽게 내려놓고, 무언가를 말하고 싶으면 반드시 멈춰서 동료들을 주위에 모으던 남자. 그는 이제 충분히 똑바로 서 있었다. 금색 단추가 달린 멋진 파란색 제복을 입고 있었는데, 은행 기관의 직원들이 입는 종류였다. 코트의 높고 뻣뻣한 칼라 위로 그의 튼튼한 이중턱이 드러났다. 덥수룩한 눈썹 아래로 그의 날카롭고 어두운 눈이 신선하고 기민하게 밖을 내다보았다. 그의 평소 헝클어진 흰 머리카락은 두피에 고통스러울 정도로 가깝게 빗어 내려져 있었다. 그는 아마도 어떤 은행의 금색 모노그램이 새겨진 모자를 들고 방 건너편 소파 위로 호를 그리며 던졌다. 바지 주머니에 손을 넣고 긴 제복 코트의 밑단을 뒤로 밀치고, 결연한 표정으로 그레고르를 향해 걸어갔다. 그는 아마 자신이 무슨 생각을 하는지조차 몰랐을 것이지만, 그럼에도 불구하고 발을 유난히 높이 들었다. 그레고르는 그의 부츠 밑창의 엄청난 크기에 놀랐지만, 그것에 시간을 낭비하지 않았다—그는 그의 새로운 삶의 첫날부터 아버지가 항상 그에게 극도로 엄격할 필요가 있다고 생각한다는 것을 잘 알고 있었다. 그래서 그는 아버지에게 달려갔고, 아버지가 멈추면 멈췄고, 그가 움직이면, 심지어 약간이라도 움직이면 다시 앞으로 서둘러 갔다. 이런 식으로 그들은 어떤 결정적인 일도 일어나지 않은 채 방을 여러 번 돌았다. 모든 것이 너무 느리게 진행되어 추격전이라는 인상조차 주지 않았다. 그레고르는 내내 바닥에 머물렀는데, 주로 그가 벽이나 천장으로 도망치면 아버지가 그것을 특히 도발적인 것으로 볼까 두려웠기 때문이다. 무엇을 하든, 그레고르는 아버지가 한 걸음 내딛을 때마다 수많은 움직임을 수행해야 했기 때문에 이 뛰어다니기를 오랫동안 계속할 수 없을 것이라는 것을 인정해야 했다. 그는 눈에 띄게 숨이 가빠졌는데, 심지어 그의 이전 삶에서도 폐가 그다지 믿음직스럽지 않았다. 이제, 달리기에 동원할 수 있는 모든 힘을 모으려는 노력 속에서 비틀거리면서 그는 거의 눈을 뜰 수 없었다. 그의 생각은 너무 느려져서 달리는 것 외에 자신을 구할 다른 방법을 생각할 수 없었다. 그는 벽이 그가 사용할 수 있도록 거기에 있다는 것을 거의 잊었다. 비록 여기서는 홈과 돌출부가 가득한 세심하게 조각된 가구 뒤에 숨겨져 있었지만—그때, 바로 옆에서, 가볍게 던져진 무언가가 날아와 그의 앞에 굴렀다. 그것은 사과였다. 그런 다음 즉시 다른 하나가 그에게 날아왔다. 그레고르는 충격으로 얼어붙었다. 아버지가 그를 폭격하기로 결정했기 때문에 더 이상 달릴 이유가 없었다. 그는 찬장의 그릇에서 과일로 주머니를 채웠고 이제 조심스럽게 조준할 시간조차 갖지 않고 사과를 차례로 던졌다. 이 작고 빨간 사과들은 마치 전기 모터가 달린 것처럼 바닥에서 굴러다니며 서로 부딪쳤다. 힘없이 던져진 사과 하나가 그레고르의 등을 스치고 아무런 해를 끼치지 않고 미끄러져 떨어졌다. 그러나 즉시 뒤따른 다른 하나는 정통으로 그의 등에 박혔다. 그레고르는 마치 자세를 바꿈으로써 놀랍고 믿을 수 없는 고통을 제거할 수 있는 것처럼 몸을 끌고 가고 싶었다. 하지만 그는 마치 그 자리에 못 박힌 것처럼 느껴졌고 모든 감각이 혼란스러운 상태로 몸을 펼쳤다. 그가 마지막으로 본 것은 그의 방 문이 열리는 것이었고, 여동생은 비명을 지르고 있었고, 어머니는 블라우스 차림으로 그녀 앞에서 달려 나왔다(여동생이 그녀가 기절한 후 숨쉬기 편하게 하기 위해 옷을 일부 벗겼기 때문이다). 그녀는 아버지에게 달려갔고, 그녀의 치마는 풀려 차례로 땅으로 미끄러지고, 치마에 걸려 넘어지면서 아버지에게 몸을 밀었고, 팔로 그를 감싸 안고 그와 완전히 하나가 되었다—이제 그레고르는 아무것도 볼 수 있는 능력을 잃었다—그녀의 손은 아버지 머리 뒤에서 그레고르의 생명을 구해달라고 애원하고 있었다.

III
3장

No-one dared to remove the apple lodged in Gregor’s flesh, so it remained there as a visible reminder of his injury. He had suffered it there for more than a month, and his condition seemed serious enough to remind even his father that Gregor, despite his current sad and revolting form, was a family member who could not be treated as an enemy. On the contrary, as a family there was a duty to swallow any revulsion for him and to be patient, just to be patient.
아무도 그레고르의 살에 박힌 사과를 감히 제거하지 못했고, 그래서 그것은 그의 부상의 눈에 보이는 상기물로 거기에 남아 있었다. 그는 한 달 이상 그것을 거기서 겪었고, 그의 상태는 그의 현재 슬프고 혐오스러운 형태에도 불구하고 그레고르가 적으로 취급될 수 없는 가족 구성원이라는 것을 아버지에게조차 상기시킬 만큼 심각해 보였다. 반대로, 가족으로서 그에 대한 어떤 혐오감이라도 삼키고 인내심을 가져야 할 의무가 있었다, 단지 인내심을 가져야 했다.

Because of his injuries, Gregor had lost much of his mobility—probably permanently. He had been reduced to the condition of an ancient invalid and it took him long, long minutes to crawl across his room—crawling over the ceiling was out of the question—but this deterioration in his condition was fully (in his opinion) made up for by the door to the living room being left open every evening. He got into the habit of closely watching it for one or two hours before it was opened and then, lying in the darkness of his room where he could not be seen from the living room, he could watch the family in the light of the dinner table and listen to their conversation—with everyone’s permission, in a way, and thus quite differently from before.
부상 때문에 그레고르는 이동성을 많이 잃었다—아마 영구적으로. 그는 고대 불구자의 상태로 전락했고 방을 가로질러 기어가는 데 길고 긴 시간이 걸렸다—천장을 기어 다니는 것은 불가능했다—하지만 그의 상태의 이러한 악화는 (그의 의견으로는) 매일 저녁 거실로 통하는 문이 열려 있는 것으로 완전히 보상되었다. 그는 그것이 열리기 한두 시간 전에 면밀히 지켜보는 습관을 들였고, 그런 다음 거실에서 보이지 않는 그의 방 어둠 속에 누워서 저녁 식탁 불빛 속의 가족을 지켜보고 그들의 대화를 들을 수 있었다—어떤 면에서는 모든 사람의 허락을 받고, 따라서 이전과는 상당히 다르게.

They no longer held the lively conversations of earlier times, of course, the ones that Gregor always thought about with longing when he was tired and getting into the damp bed in some small hotel room. All of them were usually very quiet nowadays. Soon after dinner, his father would go to sleep in his chair; his mother and sister would urge each other to be quiet; his mother, bent deeply under the lamp, would sew fancy underwear for a fashion shop; his sister, who had taken a sales job, learned shorthand and French in the evenings so that she might be able to get a better position later on. Sometimes his father would wake up and say to Gregor’s mother “you’re doing so much sewing again today!”, as if he did not know that he had been dozing—and then he would go back to sleep again while mother and sister would exchange a tired grin.
물론 그들은 더 이상 이전 시대의 활기찬 대화를 나누지 않았다. 그레고르가 피곤하고 어떤 작은 호텔 방의 축축한 침대에 들어갈 때 항상 그리움으로 생각했던 대화들이었다. 요즘 그들 모두는 보통 매우 조용했다. 저녁 식사 직후, 그의 아버지는 의자에서 잠들곤 했다. 그의 어머니와 여동생은 서로 조용히 하라고 재촉하곤 했다. 그의 어머니는 램프 아래 깊숙이 몸을 숙이고 패션 가게를 위한 화려한 속옷을 바느질하곤 했다. 판매직을 구한 그의 여동생은 나중에 더 나은 직위를 얻을 수 있도록 저녁에 속기와 프랑스어를 배웠다. 때때로 그의 아버지는 깨어나서 마치 자신이 졸고 있었다는 것을 모르는 것처럼 그레고르의 어머니에게 "오늘 또 그렇게 많이 바느질하고 있군!"이라고 말하곤 했다—그리고 나서 그는 다시 잠들었고 어머니와 여동생은 지친 미소를 교환하곤 했다.

With a kind of stubbornness, Gregor’s father refused to take his uniform off even at home; while his nightgown hung unused on its peg Gregor’s father would slumber where he was, fully dressed, as if always ready to serve and expecting to hear the voice of his superior even here. The uniform had not been new to start with, but as a result of this it slowly became even shabbier despite the efforts of Gregor’s mother and sister to look after it. Gregor would often spend the whole evening looking at all the stains on this coat, with its gold buttons always kept polished and shiny, while the old man in it would sleep, highly uncomfortable but peaceful.
일종의 고집으로, 그레고르의 아버지는 집에서조차 제복을 벗기를 거부했다. 그의 잠옷이 옷걸이에 사용되지 않은 채 걸려 있는 동안 그레고르의 아버지는 완전히 옷을 입은 채 있던 자리에서 졸곤 했는데, 마치 항상 봉사할 준비가 되어 있고 여기서조차 상사의 목소리를 들을 것을 기대하는 것 같았다. 제복은 처음부터 새것이 아니었지만, 이 결과로 그레고르의 어머니와 여동생이 그것을 돌보려는 노력에도 불구하고 서서히 더욱 초라해졌다. 그레고르는 종종 저녁 내내 이 코트의 모든 얼룩을 바라보며 보냈는데, 금색 단추는 항상 닦여 반짝였고, 그 안에 있는 노인은 매우 불편하지만 평화롭게 잠들곤 했다.

As soon as it struck ten, Gregor’s mother would speak gently to his father to wake him and try to persuade him to go to bed, as he couldn’t sleep properly where he was and he really had to get his sleep if he was to be up at six to get to work. But since he had been in work he had become more obstinate and would always insist on staying longer at the table, even though he regularly fell asleep and it was then harder than ever to persuade him to exchange the chair for his bed. Then, however much mother and sister would importune him with little reproaches and warnings he would keep slowly shaking his head for a quarter of an hour with his eyes closed and refusing to get up. Gregor’s mother would tug at his sleeve, whisper endearments into his ear, Gregor’s sister would leave her work to help her mother, but nothing would have any effect on him. He would just sink deeper into his chair. Only when the two women took him under the arms he would abruptly open his eyes, look at them one after the other and say: “What a life! This is what peace I get in my old age!” And supported by the two women he would lift himself up carefully as if he were carrying the greatest load himself, let the women take him to the door, send them off and carry on by himself while Gregor’s mother would throw down her needle and his sister her pen so that they could run after his father and continue being of help to him.
열 시가 되자마자, 그레고르의 어머니는 아버지를 깨우고 침대에 가도록 설득하려고 부드럽게 말하곤 했다. 그가 있던 곳에서는 제대로 잠을 잘 수 없었고 여섯 시에 일어나 일하러 가려면 정말 잠을 자야 했기 때문이다. 하지만 직장에 다닌 이후로 그는 더욱 완고해졌고, 비록 규칙적으로 잠들었고 그를 의자 대신 침대로 바꾸도록 설득하는 것이 그 어느 때보다 어려웠지만, 항상 테이블에 더 오래 머물기를 고집하곤 했다. 그러면 어머니와 여동생이 아무리 작은 비난과 경고로 그에게 간청해도 그는 눈을 감은 채 15분 동안 천천히 고개를 저으며 일어나기를 거부하곤 했다. 그레고르의 어머니는 그의 소매를 잡아당기고 귀에 애정 어린 말을 속삭였고, 그레고르의 여동생은 어머니를 돕기 위해 일을 멈췄지만, 아무것도 그에게 영향을 미치지 못했다. 그는 단지 의자 속으로 더 깊이 가라앉을 뿐이었다. 두 여자가 그의 팔 아래를 잡았을 때에야 그는 갑자기 눈을 뜨고 그들을 차례로 바라보며 말했다. "이런 인생이라니! 이것이 내가 늙어서 얻는 평화로구나!" 그리고 두 여자의 부축을 받아 그는 마치 자신이 가장 큰 짐을 지고 있는 것처럼 조심스럽게 몸을 일으켜, 여자들이 그를 문까지 데려가게 하고, 그들을 보내고 혼자서 계속 나아갔다. 그러는 동안 그레고르의 어머니는 바늘을 던지고 그의 여동생은 펜을 던져서 그들이 아버지를 쫓아가 계속해서 그에게 도움이 될 수 있도록 했다.

Who, in this tired and overworked family, would have had time to give more attention to Gregor than was absolutely necessary? The household budget became even smaller; so now the maid was dismissed; an enormous, thick-boned charwoman with white hair that flapped around her head came every morning and evening to do the heaviest work; everything else was looked after by Gregor’s mother on top of the large amount of sewing work she did. Gregor even learned, listening to the evening conversation about what price they had hoped for, that several items of jewellery belonging to the family had been sold, even though both mother and sister had been very fond of wearing them at functions and celebrations. But the loudest complaint was that although the flat was much too big for their present circumstances, they could not move out of it, there was no imaginable way of transferring Gregor to the new address. He could see quite well, though, that there were more reasons than consideration for him that made it difficult for them to move, it would have been quite easy to transport him in any suitable crate with a few air holes in it; the main thing holding the family back from their decision to move was much more to do with their total despair, and the thought that they had been struck with a misfortune unlike anything experienced by anyone else they knew or were related to. They carried out absolutely everything that the world expects from poor people, Gregor’s father brought bank employees their breakfast, his mother sacrificed herself by washing clothes for strangers, his sister ran back and forth behind her desk at the behest of the customers, but they just did not have the strength to do any more. And the injury in Gregor’s back began to hurt as much as when it was new. After they had come back from taking his father to bed Gregor’s mother and sister would now leave their work where it was and sit close together, cheek to cheek; his mother would point to Gregor’s room and say “Close that door, Grete”, and then, when he was in the dark again, they would sit in the next room and their tears would mingle, or they would simply sit there staring dry-eyed at the table.
이 피곤하고 과로한 가족 중에 누가 절대적으로 필요한 것 이상으로 그레고르에게 더 많은 주의를 기울일 시간이 있었을까? 가계 예산은 더욱 줄어들었다. 그래서 이제 하녀는 해고되었다. 머리 주위로 펄럭이는 흰 머리카락을 가진 거대하고 뼈가 굵은 가정부가 매일 아침 저녁으로 와서 가장 힘든 일을 했다. 다른 모든 것은 그레고르의 어머니가 하는 많은 양의 바느질 일 외에도 돌보았다. 그레고르는 심지어 저녁 대화에서 그들이 어떤 가격을 바랐는지 들으면서, 어머니와 여동생 모두 행사와 축하 행사에서 그것들을 착용하는 것을 매우 좋아했음에도 불구하고 가족 소유의 여러 보석 품목이 팔렸다는 것을 알게 되었다. 하지만 가장 큰 불만은 비록 아파트가 현재 상황에 비해 너무 컸지만, 그들이 그것에서 이사할 수 없다는 것이었다. 그레고르를 새 주소로 옮길 상상할 수 있는 방법이 없었다. 하지만 그는 그들이 이사하기 어렵게 만드는 이유가 그에 대한 고려 이상이라는 것을 꽤 잘 볼 수 있었다. 몇 개의 공기 구멍이 있는 어떤 적합한 상자에 그를 운반하는 것은 꽤 쉬웠을 것이다. 가족이 이사 결정을 미루게 하는 주된 이유는 그들의 완전한 절망과, 그들이 알거나 관련 있는 다른 누구도 경험하지 못한 것과 같은 불행에 닥쳤다는 생각과 훨씬 더 관련이 있었다. 그들은 세상이 가난한 사람들에게 기대하는 모든 것을 절대적으로 수행했다. 그레고르의 아버지는 은행 직원들에게 아침 식사를 가져다주었고, 그의 어머니는 낯선 사람들을 위해 옷을 세탁함으로써 자신을 희생했고, 그의 여동생은 고객의 명령에 따라 책상 뒤에서 앞뒤로 뛰어다녔지만, 그들은 단지 더 이상 할 힘이 없었다. 그리고 그레고르의 등의 부상은 처음처럼 아프기 시작했다. 아버지를 침대에 데려다주고 돌아온 후 그레고르의 어머니와 여동생은 이제 일을 있던 자리에 두고 뺨을 맞대고 가까이 앉곤 했다. 그의 어머니는 그레고르의 방을 가리키며 "그 문 닫아, 그레테."라고 말하곤 했고, 그런 다음 그가 다시 어둠 속에 있을 때, 그들은 옆방에 앉아 눈물이 섞이거나, 아니면 단지 마른 눈으로 테이블을 응시하며 거기에 앉아 있곤 했다.

Gregor hardly slept at all, either night or day. Sometimes he would think of taking over the family’s affairs, just like before, the next time the door was opened; he had long forgotten about his boss and the chief clerk, but they would appear again in his thoughts, the salesmen and the apprentices, that stupid teaboy, two or three friends from other businesses, one of the chambermaids from a provincial hotel, a tender memory that appeared and disappeared again, a cashier from a hat shop for whom his attention had been serious but too slow,—all of them appeared to him, mixed together with strangers and others he had forgotten, but instead of helping him and his family they were all of them inaccessible, and he was glad when they disappeared. Other times he was not at all in the mood to look after his family, he was filled with simple rage about the lack of attention he was shown, and although he could think of nothing he would have wanted, he made plans of how he could get into the pantry where he could take all the things he was entitled to, even if he was not hungry. Gregor’s sister no longer thought about how she could please him but would hurriedly push some food or other into his room with her foot before she rushed out to work in the morning and at midday, and in the evening she would sweep it away again with the broom, indifferent as to whether it had been eaten or—more often than not—had been left totally untouched. She still cleared up the room in the evening, but now she could not have been any quicker about it. Smears of dirt were left on the walls, here and there were little balls of dust and filth. At first, Gregor went into one of the worst of these places when his sister arrived as a reproach to her, but he could have stayed there for weeks without his sister doing anything about it; she could see the dirt as well as he could but she had simply decided to leave him to it. At the same time she became touchy in a way that was quite new for her and which everyone in the family understood—cleaning up Gregor’s room was for her and her alone. Gregor’s mother did once thoroughly clean his room, and needed to use several bucketfuls of water to do it—although that much dampness also made Gregor ill and he lay flat on the couch, bitter and immobile. But his mother was to be punished still more for what she had done, as hardly had his sister arrived home in the evening than she noticed the change in Gregor’s room and, highly aggrieved, ran back into the living room where, despite her mothers raised and imploring hands, she broke into convulsive tears. Her father, of course, was startled out of his chair and the two parents looked on astonished and helpless; then they, too, became agitated; Gregor’s father, standing to the right of his mother, accused her of not leaving the cleaning of Gregor’s room to his sister; from her left, Gregor’s sister screamed at her that she was never to clean Gregor’s room again; while his mother tried to draw his father, who was beside himself with anger, into the bedroom; his sister, quaking with tears, thumped on the table with her small fists; and Gregor hissed in anger that no-one had even thought of closing the door to save him the sight of this and all its noise.
그레고르는 밤이든 낮이든 거의 잠을 자지 못했다. 때때로 그는 다음에 문이 열렸을 때 이전처럼 가족의 일을 맡을 생각을 하곤 했다. 그는 오래전에 그의 사장과 지배인에 대해 잊었지만, 그들은 다시 그의 생각에 나타나곤 했다. 판매원들과 견습생들, 그 멍청한 차 심부름 소년, 다른 사업체의 친구 두세 명, 지방 호텔의 객실 청소부 중 한 명, 나타났다가 다시 사라지는 부드러운 기억, 그의 관심이 진지했지만 너무 느렸던 모자 가게의 계산원—그들 모두가 그에게 나타났고, 낯선 사람들과 그가 잊었던 다른 사람들과 섞여 있었지만, 그와 그의 가족을 돕는 대신 그들 모두는 접근할 수 없었고, 그는 그들이 사라졌을 때 기뻤다. 다른 때에는 그는 전혀 가족을 돌볼 기분이 아니었고, 그에게 보여지는 관심 부족에 대한 단순한 분노로 가득 차 있었고, 비록 그가 원했을 것을 아무것도 생각할 수 없었지만, 배고프지 않더라도 그가 받을 자격이 있는 모든 것을 가져갈 수 있는 식료품 저장실에 어떻게 들어갈 수 있는지 계획을 세웠다. 그레고르의 여동생은 더 이상 그를 어떻게 기쁘게 할 수 있을지에 대해 생각하지 않았고, 아침과 정오에 일하러 서둘러 나가기 전에 어떤 음식이든 발로 그의 방으로 서둘러 밀어 넣곤 했고, 저녁에는 그것이 먹혔는지 아니면—대부분의 경우—전혀 건드리지 않았는지에 무관심하게 빗자루로 다시 쓸어버리곤 했다. 그녀는 여전히 저녁에 방을 치웠지만, 이제 그것에 대해 더 빨리 할 수는 없었다. 벽에는 흙 자국이 남아 있었고, 여기저기에는 작은 먼지와 오물 덩어리들이 있었다. 처음에 그레고르는 여동생이 도착했을 때 그녀에 대한 비난으로 이 최악의 장소 중 하나로 들어갔지만, 여동생이 그것에 대해 아무것도 하지 않고도 몇 주 동안 거기에 머물 수 있었을 것이다. 그녀는 그만큼 먼지를 볼 수 있었지만 단지 그를 내버려 두기로 결정했다. 동시에 그녀는 그녀에게는 상당히 새로운 방식으로, 그리고 가족 모두가 이해하는 방식으로 신경질적이 되었다—그레고르의 방 청소는 그녀와 그녀 혼자만을 위한 것이었다. 그레고르의 어머니는 한 번 그의 방을 철저히 청소했고, 그것을 하기 위해 몇 양동이의 물을 사용해야 했다—비록 그 많은 습기 또한 그레고르를 아프게 했고 그는 소파에 쓰디쓰고 움직이지 못한 채 납작하게 누워 있었지만. 하지만 그의 어머니는 그녀가 한 일에 대해 더욱 벌을 받아야 했다. 여동생이 저녁에 집에 도착하자마자 그레고르의 방 변화를 알아차리고, 매우 분개하여 거실로 달려갔고, 거기서 어머니의 들어 올려 간청하는 손에도 불구하고 경련적인 눈물을 터뜨렸다. 그녀의 아버지는 물론 의자에서 깜짝 놀라 일어났고 두 부모는 놀라고 무력하게 바라보았다. 그런 다음 그들도 흥분했다. 그레고르의 아버지는 어머니의 오른쪽에 서서 그녀가 그레고르의 방 청소를 여동생에게 맡기지 않았다고 비난했다. 그녀의 왼쪽에서 그레고르의 여동생은 그녀에게 다시는 그레고르의 방을 청소하지 말라고 소리쳤다. 그러는 동안 그의 어머니는 분노로 제정신이 아닌 아버지를 침실로 끌어들이려고 노력했다. 그의 여동생은 눈물로 떨며 작은 주먹으로 테이블을 쿵쿵 쳤다. 그리고 그레고르는 아무도 이 광경과 그 모든 소음으로부터 그를 구하기 위해 문을 닫을 생각조차 하지 않았다는 것에 분노하여 쉿쉿거렸다.

Gregor’s sister was exhausted from going out to work, and looking after Gregor as she had done before was even more work for her, but even so his mother ought certainly not to have taken her place. Gregor, on the other hand, ought not to be neglected. Now, though, the charwoman was here. This elderly widow, with a robust bone structure that made her able to withstand the hardest of things in her long life, wasn’t really repelled by Gregor. Just by chance one day, rather than any real curiosity, she opened the door to Gregor’s room and found herself face to face with him. He was taken totally by surprise, no-one was chasing him but he began to rush to and fro while she just stood there in amazement with her hands crossed in front of her. From then on she never failed to open the door slightly every evening and morning and look briefly in on him. At first she would call to him as she did so with words that she probably considered friendly, such as “come on then, you old dung-beetle!”, or “look at the old dung-beetle there!” Gregor never responded to being spoken to in that way, but just remained where he was without moving as if the door had never even been opened. If only they had told this charwoman to clean up his room every day instead of letting her disturb him for no reason whenever she felt like it! One day, early in the morning while a heavy rain struck the windowpanes, perhaps indicating that spring was coming, she began to speak to him in that way once again. Gregor was so resentful of it that he started to move toward her, he was slow and infirm, but it was like a kind of attack. Instead of being afraid, the charwoman just lifted up one of the chairs from near the door and stood there with her mouth open, clearly intending not to close her mouth until the chair in her hand had been slammed down into Gregor’s back. “Aren’t you coming any closer, then?”, she asked when Gregor turned round again, and she calmly put the chair back in the corner.
그레고르의 여동생은 일하러 나가는 것에 지쳤고, 이전에 했던 것처럼 그레고르를 돌보는 것은 그녀에게 훨씬 더 많은 일이었지만, 그렇다 해도 그의 어머니가 그녀의 자리를 대신해서는 안 되었다. 반면에 그레고르는 소홀히 여겨져서는 안 되었다. 하지만 이제 가정부가 여기에 있었다. 긴 인생에서 가장 힘든 일들을 견딜 수 있게 해준 튼튼한 골격을 가진 이 나이 든 과부는 그레고르에게 정말로 혐오감을 느끼지 않았다. 어느 날 우연히, 어떤 실제 호기심이라기보다는, 그녀는 그레고르의 방 문을 열고 그와 마주쳤다. 그는 완전히 기습을 당했고, 아무도 그를 쫓고 있지 않았지만 그녀가 단지 손을 앞에 모으고 놀라서 거기에 서 있는 동안 그는 앞뒤로 서둘러 움직이기 시작했다. 그때부터 그녀는 매일 저녁과 아침에 문을 약간 열고 그를 잠시 들여다보는 것을 결코 거르지 않았다. 처음에 그녀는 그렇게 하면서 아마도 친근하다고 생각했을 말들, 예를 들어 "어서 와, 이 늙은 쇠똥구리야!", 또는 "저기 늙은 쇠똥구리 좀 봐!"와 같은 말들로 그를 부르곤 했다. 그레고르는 그런 식으로 말을 거는 것에 결코 응답하지 않았고, 마치 문이 열린 적도 없는 것처럼 움직이지 않고 있던 자리에 그냥 남아 있었다. 그들이 이 가정부에게 그녀가 원할 때마다 아무 이유 없이 그를 방해하게 두는 대신 매일 그의 방을 청소하라고 말했더라면! 어느 날, 이른 아침 세찬 비가 창유리를 때리고 있었고, 아마 봄이 오고 있음을 나타내는 것 같았는데, 그녀는 다시 그런 식으로 그에게 말을 걸기 시작했다. 그레고르는 그것에 너무 분개해서 그녀를 향해 움직이기 시작했다. 그는 느리고 허약했지만, 그것은 일종의 공격과 같았다. 두려워하는 대신, 가정부는 단지 문 근처의 의자 중 하나를 들어 올려 입을 벌리고 거기에 서 있었는데, 분명히 그녀 손의 의자가 그레고르의 등에 내리쳐질 때까지 입을 다물지 않을 작정이었다. "그럼 더 가까이 오지 않을 거니?" 그녀는 그레고르가 다시 돌아섰을 때 물었고, 그녀는 침착하게 의자를 다시 구석에 놓았다.

Gregor had almost entirely stopped eating. Only if he happened to find himself next to the food that had been prepared for him he might take some of it into his mouth to play with it, leave it there a few hours and then, more often than not, spit it out again. At first he thought it was distress at the state of his room that stopped him eating, but he had soon got used to the changes made there. They had got into the habit of putting things into this room that they had no room for anywhere else, and there were now many such things as one of the rooms in the flat had been rented out to three gentlemen. These earnest gentlemen—all three of them had full beards, as Gregor learned peering through the crack in the door one day—were painfully insistent on things’ being tidy. This meant not only in their own room but, since they had taken a room in this establishment, in the entire flat and especially in the kitchen. Unnecessary clutter was something they could not tolerate, especially if it was dirty. They had moreover brought most of their own furnishings and equipment with them. For this reason, many things had become superfluous which, although they could not be sold, the family did not wish to discard. All these things found their way into Gregor’s room. The dustbins from the kitchen found their way in there too. The charwoman was always in a hurry, and anything she couldn’t use for the time being she would just chuck in there. He, fortunately, would usually see no more than the object and the hand that held it. The woman most likely meant to fetch the things back out again when she had time and the opportunity, or to throw everything out in one go, but what actually happened was that they were left where they landed when they had first been thrown unless Gregor made his way through the junk and moved it somewhere else. At first he moved it because, with no other room free where he could crawl about, he was forced to, but later on he came to enjoy it although moving about in that way left him sad and tired to death, and he would remain immobile for hours afterwards.
그레고르는 거의 완전히 먹는 것을 멈췄다. 단지 우연히 그를 위해 준비된 음식 옆에 있게 되면 그는 그것의 일부를 입에 넣어 가지고 놀다가 몇 시간 동안 거기에 두고, 그런 다음 대부분의 경우 다시 뱉어내곤 했다. 처음에 그는 방 상태에 대한 고통 때문에 먹는 것을 멈췄다고 생각했지만, 곧 거기서 이루어진 변화들에 익숙해졌다. 그들은 다른 어디에도 둘 공간이 없는 물건들을 이 방에 넣는 습관을 들였고, 아파트의 방 중 하나가 세 명의 신사에게 임대되었기 때문에 이제 그런 물건들이 많았다. 이 진지한 신사들—그들 세 명 모두 턱수염이 가득했는데, 그레고르가 어느 날 문틈으로 엿보며 알게 되었다—은 물건들이 정돈되어 있는 것에 대해 고통스러울 정도로 집요했다. 이것은 그들 자신의 방뿐만 아니라, 그들이 이 시설에서 방을 빌렸기 때문에, 전체 아파트, 특히 부엌에서도 마찬가지였다. 불필요한 잡동사니는 그들이 용납할 수 없는 것이었고, 특히 더러우면 더욱 그랬다. 게다가 그들은 대부분의 자신의 가구와 장비를 가지고 왔다. 이런 이유로, 팔 수는 없었지만 가족이 버리고 싶지 않은 많은 것들이 불필요해졌다. 이 모든 것들이 그레고르의 방으로 들어왔다. 부엌의 쓰레기통들도 그곳으로 들어왔다. 가정부는 항상 서둘렀고, 당분간 사용할 수 없는 것은 무엇이든 그냥 거기에 던져 넣곤 했다. 다행히도 그는 보통 물건과 그것을 쥔 손 이상은 보지 못했다. 그 여자는 아마 시간이 있고 기회가 있을 때 물건들을 다시 꺼내 가거나, 아니면 한꺼번에 모든 것을 버릴 작정이었을 것이다. 하지만 실제로 일어난 일은 그레고르가 잡동사니 사이를 헤치고 다른 곳으로 옮기지 않는 한, 처음 던져졌을 때 떨어진 곳에 그대로 남아 있었다는 것이다. 처음에 그는 기어 다닐 다른 빈 방이 없어서 강제로 옮겼지만, 나중에는 비록 그런 식으로 돌아다니는 것이 그를 슬프고 죽도록 피곤하게 만들었고 그 후 몇 시간 동안 움직이지 못하게 했지만, 그것을 즐기게 되었다.

The gentlemen who rented the room would sometimes take their evening meal at home in the living room that was used by everyone, and so the door to this room was often kept closed in the evening. But Gregor found it easy to give up having the door open, he had, after all, often failed to make use of it when it was open and, without the family having noticed it, lain in his room in its darkest corner. One time, though, the charwoman left the door to the living room slightly open, and it remained open when the gentlemen who rented the room came in in the evening and the light was put on. They sat up at the table where, formerly, Gregor had taken his meals with his father and mother, they unfolded the serviettes and picked up their knives and forks. Gregor’s mother immediately appeared in the doorway with a dish of meat and soon behind her came his sister with a dish piled high with potatoes. The food was steaming, and filled the room with its smell. The gentlemen bent over the dishes set in front of them as if they wanted to test the food before eating it, and the gentleman in the middle, who seemed to count as an authority for the other two, did indeed cut off a piece of meat while it was still in its dish, clearly wishing to establish whether it was sufficiently cooked or whether it should be sent back to the kitchen. It was to his satisfaction, and Gregor’s mother and sister, who had been looking on anxiously, began to breathe again and smiled.
방을 빌린 신사들은 때때로 모든 사람이 사용하는 거실에서 집에서 저녁 식사를 하곤 했고, 그래서 이 방의 문은 저녁에 종종 닫혀 있었다. 하지만 그레고르는 문을 열어두는 것을 포기하기 쉬웠다. 결국 그는 종종 문이 열려 있을 때 그것을 이용하지 못했고, 가족이 알아채지 못한 채 그의 방 가장 어두운 구석에 누워 있었다. 하지만 한 번은 가정부가 거실 문을 약간 열어두었고, 저녁에 방을 빌린 신사들이 들어와 불이 켜졌을 때도 열려 있었다. 그들은 이전에 그레고르가 아버지, 어머니와 함께 식사를 했던 테이블에 앉아 냅킨을 펼치고 나이프와 포크를 집어 들었다. 그레고르의 어머니는 즉시 고기 접시를 들고 문간에 나타났고 곧 그녀 뒤로 감자가 높이 쌓인 접시를 든 여동생이 왔다. 음식은 김이 나고 있었고 그 냄새로 방을 가득 채웠다. 신사들은 먹기 전에 음식을 시험해보고 싶은 것처럼 앞에 놓인 접시 위로 몸을 굽혔고, 다른 두 사람에게 권위자로 여겨지는 듯한 가운데 신사는 실제로 아직 접시에 있는 동안 고기 한 조각을 잘라내어, 그것이 충분히 익었는지 아니면 부엌으로 돌려보내야 하는지 명확히 확인하고 싶어 했다. 그것은 그의 만족스러웠고, 걱정스럽게 지켜보던 그레고르의 어머니와 여동생은 다시 숨을 쉬기 시작했고 미소를 지었다.

The family themselves ate in the kitchen. Nonetheless, Gregor’s father came into the living room before he went into the kitchen, bowed once with his cap in his hand and did his round of the table. The gentlemen stood as one, and mumbled something into their beards. Then, once they were alone, they ate in near perfect silence. It seemed remarkable to Gregor that above all the various noises of eating their chewing teeth could still be heard, as if they had wanted to show Gregor that you need teeth in order to eat and it was not possible to perform anything with jaws that are toothless however nice they might be. “I’d like to eat something”, said Gregor anxiously, “but not anything like they’re eating. They do feed themselves. And here I am, dying!”
가족 자신은 부엌에서 식사를 했다. 그럼에도 불구하고, 그레고르의 아버지는 부엌으로 가기 전에 거실로 들어와 손에 모자를 들고 한 번 절하고 테이블 주위를 돌았다. 신사들은 하나같이 일어섰고, 턱수염 속으로 무언가를 중얼거렸다. 그런 다음, 그들이 혼자 있게 되자, 그들은 거의 완벽한 침묵 속에서 식사를 했다. 그레고르에게는 먹는 온갖 소음 위로 그들의 씹는 이빨 소리가 여전히 들릴 수 있다는 것이 놀랍게 보였다. 마치 그들이 그레고르에게 먹기 위해서는 이빨이 필요하고 아무리 멋지더라도 이빨 없는 턱으로는 아무것도 수행할 수 없다는 것을 보여주고 싶어 하는 것 같았다. "뭔가 먹고 싶어." 그레고르가 불안하게 말했다. "하지만 그들이 먹는 것 같은 건 아니야. 그들은 스스로 먹잖아. 그런데 나는 여기서 죽어가고 있어!"

Throughout all this time, Gregor could not remember having heard the violin being played, but this evening it began to be heard from the kitchen. The three gentlemen had already finished their meal, the one in the middle had produced a newspaper, given a page to each of the others, and now they leant back in their chairs reading them and smoking. When the violin began playing they became attentive, stood up and went on tip-toe over to the door of the hallway where they stood pressed against each other. Someone must have heard them in the kitchen, as Gregor’s father called out: “Is the playing perhaps unpleasant for the gentlemen? We can stop it straight away.” “On the contrary”, said the middle gentleman, “would the young lady not like to come in and play for us here in the room, where it is, after all, much more cosy and comfortable?” “Oh yes, we’d love to”, called back Gregor’s father as if he had been the violin player himself. The gentlemen stepped back into the room and waited. Gregor’s father soon appeared with the music stand, his mother with the music and his sister with the violin. She calmly prepared everything for her to begin playing; his parents, who had never rented a room out before and therefore showed an exaggerated courtesy towards the three gentlemen, did not even dare to sit on their own chairs; his father leant against the door with his right hand pushed in between two buttons on his uniform coat; his mother, though, was offered a seat by one of the gentlemen and sat—leaving the chair where the gentleman happened to have placed it—out of the way in a corner.
이 모든 시간 동안, 그레고르는 바이올린 연주를 들었던 것을 기억할 수 없었지만, 이 저녁에는 부엌에서 들리기 시작했다. 세 신사는 이미 식사를 마쳤고, 가운데 신사는 신문을 꺼내 다른 두 사람에게 각각 한 페이지씩 주었고, 이제 그들은 의자에 등을 기대고 그것들을 읽으며 담배를 피웠다. 바이올린 연주가 시작되자 그들은 주의를 기울였고, 일어서서 복도 문 쪽으로 발끝으로 가서 서로에게 바짝 붙어 섰다. 누군가 부엌에서 그들을 들었음에 틀림없다. 그레고르의 아버지가 외쳤기 때문이다. "혹시 연주가 신사분들께 불쾌하신가요? 당장 멈출 수 있습니다." "반대로요." 가운데 신사가 말했다. "젊은 아가씨가 여기 방으로 들어와서 우리를 위해 연주해주시면 안 될까요? 여기가 결국 훨씬 더 아늑하고 편안한데요." "오 예, 기꺼이요." 그레고르의 아버지가 마치 자신이 바이올린 연주자인 것처럼 다시 외쳤다. 신사들은 방으로 물러나 기다렸다. 곧 그레고르의 아버지가 악보대와 함께, 어머니가 악보와 함께, 그리고 여동생이 바이올린과 함께 나타났다. 그녀는 침착하게 연주를 시작하기 위한 모든 것을 준비했다. 이전에 방을 빌려준 적이 없어서 세 신사에게 과장된 예의를 보인 그의 부모는 감히 자신의 의자에 앉지도 못했다. 그의 아버지는 제복 코트의 두 단추 사이에 오른손을 밀어 넣고 문에 기댔다. 하지만 어머니는 신사 중 한 명에게 자리를 제공받아—신사가 우연히 놓아둔 의자를 그대로 두고—구석 한쪽에 비켜 앉았다.

His sister began to play; father and mother paid close attention, one on each side, to the movements of her hands. Drawn in by the playing, Gregor had dared to come forward a little and already had his head in the living room. Before, he had taken great pride in how considerate he was but now it hardly occurred to him that he had become so thoughtless about the others. What’s more, there was now all the more reason to keep himself hidden as he was covered in the dust that lay everywhere in his room and flew up at the slightest movement; he carried threads, hairs, and remains of food about on his back and sides; he was much too indifferent to everything now to lay on his back and wipe himself on the carpet like he had used to do several times a day. And despite this condition, he was not too shy to move forward a little onto the immaculate floor of the living room.
그의 여동생이 연주를 시작했다. 아버지와 어머니는 양쪽에서 그녀의 손 움직임에 면밀히 주의를 기울였다. 연주에 이끌려, 그레고르는 감히 조금 앞으로 나와 이미 거실에 머리를 들이밀었다. 이전에는 그가 얼마나 사려 깊은지에 대해 큰 자부심을 가졌지만 이제 그는 다른 사람들에 대해 그렇게 생각 없게 되었다는 것이 거의 떠오르지 않았다. 게다가, 이제 그가 그의 방 어디에나 놓여 있고 아주 작은 움직임에도 날아오르는 먼지로 덮여 있었기 때문에 자신을 숨겨야 할 이유가 더욱 많았다. 그는 등과 옆구리에 실, 머리카락, 음식 찌꺼기를 가지고 다녔다. 그는 이제 모든 것에 너무 무관심해서 예전에 하루에 여러 번 했던 것처럼 등에 누워 카펫에 몸을 닦을 생각조차 하지 않았다. 그리고 이런 상태에도 불구하고, 그는 거실의 티 없는 바닥 위로 조금 앞으로 움직이는 것을 너무 부끄러워하지 않았다.

No-one noticed him, though. The family was totally preoccupied with the violin playing; at first, the three gentlemen had put their hands in their pockets and come up far too close behind the music stand to look at all the notes being played, and they must have disturbed Gregor’s sister, but soon, in contrast with the family, they withdrew back to the window with their heads sunk and talking to each other at half volume, and they stayed by the window while Gregor’s father observed them anxiously. It really now seemed very obvious that they had expected to hear some beautiful or entertaining violin playing but had been disappointed, that they had had enough of the whole performance and it was only now out of politeness that they allowed their peace to be disturbed. It was especially unnerving, the way they all blew the smoke from their cigarettes upwards from their mouth and noses. Yet Gregor’s sister was playing so beautifully. Her face was leant to one side, following the lines of music with a careful and melancholy expression. Gregor crawled a little further forward, keeping his head close to the ground so that he could meet her eyes if the chance came. Was he an animal if music could captivate him so? It seemed to him that he was being shown the way to the unknown nourishment he had been yearning for. He was determined to make his way forward to his sister and tug at her skirt to show her she might come into his room with her violin, as no-one appreciated her playing here as much as he would. He never wanted to let her out of his room, not while he lived, anyway; his shocking appearance should, for once, be of some use to him; he wanted to be at every door of his room at once to hiss and spit at the attackers; his sister should not be forced to stay with him, though, but stay of her own free will; she would sit beside him on the couch with her ear bent down to him while he told her how he had always intended to send her to the conservatory, how he would have told everyone about it last Christmas—had Christmas really come and gone already?—if this misfortune hadn’t got in the way, and refuse to let anyone dissuade him from it. On hearing all this, his sister would break out in tears of emotion, and Gregor would climb up to her shoulder and kiss her neck, which, since she had been going out to work, she had kept free without any necklace or collar.
하지만 아무도 그를 알아채지 못했다. 가족은 바이올린 연주에 완전히 몰두해 있었다. 처음에 세 신사는 주머니에 손을 넣고 연주되는 모든 음표를 보기 위해 악보대 뒤로 너무 가까이 다가왔고, 그들은 그레고르의 여동생을 방해했음에 틀림없다. 하지만 곧, 가족과는 대조적으로, 그들은 고개를 숙이고 서로에게 작은 목소리로 이야기하며 창가로 물러났고, 그레고르의 아버지가 걱정스럽게 그들을 관찰하는 동안 창가에 머물렀다. 이제 그들이 아름답거나 재미있는 바이올린 연주를 듣기를 기대했지만 실망했고, 전체 공연에 질렸으며 단지 예의상 지금 그들의 평화를 방해받는 것을 허락했다는 것이 정말 매우 분명해 보였다. 특히 그들 모두가 담배 연기를 입과 코에서 위로 내뿜는 방식은 불안하게 만들었다. 그러나 그레고르의 여동생은 너무 아름답게 연주하고 있었다. 그녀의 얼굴은 한쪽으로 기울어져, 조심스럽고 우울한 표정으로 악보의 선을 따라가고 있었다. 그레고르는 기회가 온다면 그녀의 눈을 마주칠 수 있도록 머리를 땅에 가깝게 유지하며 조금 더 앞으로 기어갔다. 음악이 그를 그렇게 사로잡을 수 있다면 그는 동물인가? 그에게는 그가 갈망해왔던 미지의 양식으로 가는 길이 보여지고 있는 것 같았다. 그는 여동생에게 앞으로 나아가 그녀의 치마를 잡아당겨 그녀가 바이올린을 가지고 그의 방으로 올 수도 있다는 것을 보여주기로 결심했다. 아무도 여기서 그만큼 그녀의 연주를 감상하지 못했기 때문이다. 그는 결코 그녀를 그의 방 밖으로 내보내고 싶지 않았다. 어쨌든 그가 살아있는 동안에는 말이다. 그의 충격적인 외모는 한 번쯤은 그에게 어떤 쓸모가 있어야 했다. 그는 공격자들에게 쉿쉿거리고 침을 뱉기 위해 그의 방의 모든 문에 동시에 있고 싶었다. 하지만 그의 여동생은 그와 함께 억지로 머물러서는 안 되고, 자신의 자유 의지로 머물러야 했다. 그녀는 그가 항상 그녀를 음악원에 보낼 작정이었다고, 만약 이 불행이 방해하지 않았다면 지난 크리스마스에 모든 사람에게 그것에 대해 말했을 것이라고—크리스마스가 정말로 이미 오고 갔는가?—그리고 아무도 그를 그것으로부터 단념시키지 못하게 거부할 것이라고 그가 그녀에게 말하는 동안 그의 귀를 그에게 기울인 채 소파 옆에 앉아 있을 것이다. 이 모든 것을 듣고, 그의 여동생은 감정의 눈물을 터뜨릴 것이고, 그레고르는 그녀의 어깨 위로 올라가 그녀의 목에 키스할 것이다. 그녀가 일하러 나가기 시작한 이후로 그녀는 목걸이나 칼라 없이 그것을 자유롭게 유지했었다.

“Mr. Samsa!”, shouted the middle gentleman to Gregor’s father, pointing, without wasting any more words, with his forefinger at Gregor as he slowly moved forward. The violin went silent, the middle of the three gentlemen first smiled at his two friends, shaking his head, and then looked back at Gregor. His father seemed to think it more important to calm the three gentlemen before driving Gregor out, even though they were not at all upset and seemed to think Gregor was more entertaining than the violin playing had been. He rushed up to them with his arms spread out and attempted to drive them back into their room at the same time as trying to block their view of Gregor with his body. Now they did become a little annoyed, and it was not clear whether it was his father’s behaviour that annoyed them or the dawning realisation that they had had a neighbour like Gregor in the next room without knowing it. They asked Gregor’s father for explanations, raised their arms like he had, tugged excitedly at their beards and moved back towards their room only very slowly. Meanwhile Gregor’s sister had overcome the despair she had fallen into when her playing was suddenly interrupted. She had let her hands drop and let violin and bow hang limply for a while but continued to look at the music as if still playing, but then she suddenly pulled herself together, lay the instrument on her mother’s lap who still sat laboriously struggling for breath where she was, and ran into the next room which, under pressure from her father, the three gentlemen were more quickly moving toward. Under his sister’s experienced hand, the pillows and covers on the beds flew up and were put into order and she had already finished making the beds and slipped out again before the three gentlemen had reached the room. Gregor’s father seemed so obsessed with what he was doing that he forgot all the respect he owed to his tenants. He urged them and pressed them until, when he was already at the door of the room, the middle of the three gentlemen shouted like thunder and stamped his foot and thereby brought Gregor’s father to a halt. “I declare here and now”, he said, raising his hand and glancing at Gregor’s mother and sister to gain their attention too, “that with regard to the repugnant conditions that prevail in this flat and with this family”—here he looked briefly but decisively at the floor—“I give immediate notice on my room. For the days that I have been living here I will, of course, pay nothing at all, on the contrary I will consider whether to proceed with some kind of action for damages from you, and believe me it would be very easy to set out the grounds for such an action.” He was silent and looked straight ahead as if waiting for something. And indeed, his two friends joined in with the words: “And we also give immediate notice.” With that, he took hold of the door handle and slammed the door.
"잠자 씨!" 가운데 신사가 그레고르의 아버지에게 소리쳤고, 더 이상 말을 낭비하지 않고 검지로 천천히 앞으로 움직이는 그레고르를 가리켰다. 바이올린 소리가 멈췄고, 세 신사 중 가운데 신사는 먼저 두 친구에게 미소를 지으며 고개를 저었고, 그런 다음 다시 그레고르를 바라보았다. 그의 아버지는 비록 그들이 전혀 화나지 않았고 그레고르가 바이올린 연주보다 더 재미있다고 생각하는 것 같았지만, 그레고르를 쫓아내기 전에 세 신사를 진정시키는 것이 더 중요하다고 생각하는 것 같았다. 그는 팔을 벌리고 그들에게 달려가 동시에 그의 몸으로 그레고르의 시야를 막으면서 그들을 그들의 방으로 다시 몰아넣으려고 시도했다. 이제 그들은 약간 짜증이 났고, 그들을 짜증나게 한 것이 아버지의 행동인지 아니면 그들이 모르는 사이에 옆방에 그레고르와 같은 이웃이 있었다는 것을 깨닫기 시작했기 때문인지 명확하지 않았다. 그들은 그레고르의 아버지에게 설명을 요구했고, 그가 했던 것처럼 팔을 들어 올렸고, 흥분하여 턱수염을 잡아당겼으며 매우 느리게만 그들의 방 쪽으로 물러났다. 그러는 동안 그레고르의 여동생은 연주가 갑자기 중단되었을 때 빠졌던 절망을 극복했다. 그녀는 손을 떨어뜨리고 바이올린과 활을 잠시 힘없이 늘어뜨렸지만 마치 여전히 연주하는 것처럼 악보를 계속 보았다. 하지만 그때 그녀는 갑자기 정신을 차리고, 여전히 있던 곳에서 힘들게 숨을 쉬고 있는 어머니의 무릎 위에 악기를 놓고, 아버지가 압력을 가하자 세 신사가 더 빨리 움직이고 있던 다음 방으로 달려갔다. 여동생의 숙련된 손 아래, 침대의 베개와 이불이 날아올라 정돈되었고 그녀는 이미 침대 정리를 마치고 세 신사가 방에 도착하기 전에 다시 빠져나왔다. 그레고르의 아버지는 자신이 하고 있는 일에 너무 집착해서 세입자들에게 빚진 모든 존경심을 잊은 것 같았다. 그는 그들을 재촉하고 압박하여, 그가 이미 방 문 앞에 있을 때, 세 신사 중 가운데 신사가 천둥처럼 소리치고 발을 구르자 그레고르의 아버지를 멈추게 했다. "나는 지금 여기서 선언합니다." 그가 손을 들고 그레고르의 어머니와 여동생을 흘끗 보며 그들의 주의도 끌려고 말했다. "이 아파트와 이 가족에 만연한 혐오스러운 상황에 관해서"—여기서 그는 짧지만 단호하게 바닥을 보았다—"나는 내 방에 대해 즉시 통지합니다. 내가 여기서 살았던 날들에 대해서는 물론 전혀 지불하지 않을 것이며, 반대로 당신으로부터 어떤 종류의 손해 배상 소송을 진행할지 고려할 것이고, 믿으십시오, 그러한 소송의 근거를 제시하는 것은 매우 쉬울 것입니다." 그는 침묵하고 무언가를 기다리는 것처럼 똑바로 앞을 보았다. 그리고 실제로, 그의 두 친구가 말에 동참했다. "그리고 우리도 즉시 통지합니다." 그 말과 함께 그는 문손잡이를 잡고 문을 쾅 닫았다.

Gregor’s father staggered back to his seat, feeling his way with his hands, and fell into it; it looked as if he was stretching himself out for his usual evening nap but from the uncontrolled way his head kept nodding it could be seen that he was not sleeping at all. Throughout all this, Gregor had lain still where the three gentlemen had first seen him. His disappointment at the failure of his plan, and perhaps also because he was weak from hunger, made it impossible for him to move. He was sure that everyone would turn on him any moment, and he waited. He was not even startled out of this state when the violin on his mother’s lap fell from her trembling fingers and landed loudly on the floor.
그레고르의 아버지는 손으로 길을 더듬으며 자리로 비틀거리며 돌아와 그 안에 쓰러졌다. 마치 평소 저녁 낮잠을 위해 몸을 쭉 펴는 것처럼 보였지만, 그의 머리가 통제되지 않은 채 계속 끄덕이는 방식으로 보아 그가 전혀 자고 있지 않다는 것을 알 수 있었다. 이 모든 과정 동안, 그레고르는 세 신사가 처음 그를 보았던 곳에 가만히 누워 있었다. 그의 계획 실패에 대한 실망과, 아마도 또한 배고픔으로 약해졌기 때문에 그가 움직이는 것을 불가능하게 만들었다. 그는 모두가 언제라도 그에게 등을 돌릴 것이라고 확신했고, 그는 기다렸다. 그는 심지어 어머니 무릎 위의 바이올린이 그녀의 떨리는 손가락에서 떨어져 바닥에 큰 소리로 떨어졌을 때조차 이 상태에서 놀라지 않았다.

“Father, Mother”, said his sister, hitting the table with her hand as introduction, “we can’t carry on like this. Maybe you can’t see it, but I can. I don’t want to call this monster my brother, all I can say is: we have to try and get rid of it. We’ve done all that’s humanly possible to look after it and be patient, I don’t think anyone could accuse us of doing anything wrong.”
"아버지, 어머니," 그의 여동생이 서론으로 테이블을 손으로 치며 말했다. "우리는 이렇게 계속할 수 없어요. 아마 당신들은 볼 수 없을지 모르지만, 저는 볼 수 있어요. 저는 이 괴물을 제 오빠라고 부르고 싶지 않아요, 제가 할 수 있는 말은 이것뿐이에요. 우리는 그것을 없애려고 노력해야 해요. 우리는 인간적으로 가능한 모든 것을 다해서 그것을 돌보고 인내했어요, 아무도 우리가 잘못했다고 비난할 수 없다고 생각해요."

“She’s absolutely right”, said Gregor’s father to himself. His mother, who still had not had time to catch her breath, began to cough dully, her hand held out in front of her and a deranged expression in her eyes.
"그녀 말이 전적으로 옳아." 그레고르의 아버지가 혼잣말을 했다. 아직 숨을 고를 시간도 없었던 그의 어머니는 둔탁하게 기침하기 시작했고, 손을 앞에 내밀고 눈에는 혼란스러운 표정을 지었다.

Gregor’s sister rushed to his mother and put her hand on her forehead. Her words seemed to give Gregor’s father some more definite ideas. He sat upright, played with his uniform cap between the plates left by the three gentlemen after their meal, and occasionally looked down at Gregor as he lay there immobile.
그레고르의 여동생은 어머니에게 달려가 그녀의 이마에 손을 얹었다. 그녀의 말은 그레고르의 아버지에게 좀 더 명확한 생각을 준 것 같았다. 그는 똑바로 앉아, 세 신사가 식사 후 남긴 접시들 사이에서 제복 모자를 만지작거렸고, 때때로 꼼짝 않고 누워 있는 그레고르를 내려다보았다.

“We have to try and get rid of it”, said Gregor’s sister, now speaking only to her father, as her mother was too occupied with coughing to listen, “it’ll be the death of both of you, I can see it coming. We can’t all work as hard as we have to and then come home to be tortured like this, we can’t endure it. I can’t endure it any more.” And she broke out so heavily in tears that they flowed down the face of her mother, and she wiped them away with mechanical hand movements.
"우리는 그것을 없애려고 노력해야 해요." 그레고르의 여동생이 이제 아버지에게만 말하며 말했다. 어머니는 기침하느라 너무 바빠서 들을 수 없었기 때문이다. "그것은 당신들 두 분 모두를 죽게 만들 거예요, 저는 그것이 오는 것을 볼 수 있어요. 우리 모두가 해야 하는 만큼 열심히 일하고 나서 집에 와서 이렇게 고문당할 수는 없어요, 우리는 그것을 견딜 수 없어요. 저는 더 이상 견딜 수 없어요." 그리고 그녀는 너무 심하게 눈물을 터뜨려서 그것들이 어머니의 얼굴로 흘러내렸고, 그녀는 기계적인 손놀림으로 그것들을 닦아냈다.

“My child”, said her father with sympathy and obvious understanding, “what are we to do?”
"내 아이야," 그녀의 아버지가 동정심과 명백한 이해심으로 말했다. "우리가 뭘 해야 할까?"

His sister just shrugged her shoulders as a sign of the helplessness and tears that had taken hold of her, displacing her earlier certainty.
그의 여동생은 단지 그녀를 사로잡은 무력감과 눈물의 표시로 어깨를 으쓱했을 뿐, 그녀의 이전 확신을 밀어냈다.

“If he could just understand us”, said his father almost as a question; his sister shook her hand vigorously through her tears as a sign that of that there was no question.
"만약 그가 우리를 이해할 수만 있다면," 그의 아버지가 거의 질문처럼 말했다. 그의 여동생은 그것에 대해 의문의 여지가 없다는 표시로 눈물 속에서 손을 격렬하게 흔들었다.

“If he could just understand us”, repeated Gregor’s father, closing his eyes in acceptance of his sister’s certainty that that was quite impossible, “then perhaps we could come to some kind of arrangement with him. But as it is ...”
"만약 그가 우리를 이해할 수만 있다면," 그레고르의 아버지가 그것이 상당히 불가능하다는 여동생의 확신을 받아들이며 눈을 감고 반복했다. "그렇다면 아마 우리는 그와 어떤 종류의 합의에 도달할 수 있을 텐데. 하지만 현실은..."

“It’s got to go”, shouted his sister, “that’s the only way, Father. You’ve got to get rid of the idea that that’s Gregor. We’ve only harmed ourselves by believing it for so long. How can that be Gregor? If it were Gregor he would have seen long ago that it’s not possible for human beings to live with an animal like that and he would have gone of his own free will. We wouldn’t have a brother any more, then, but we could carry on with our lives and remember him with respect. As it is this animal is persecuting us, it’s driven out our tenants, it obviously wants to take over the whole flat and force us to sleep on the streets. Father, look, just look”, she suddenly screamed, “he’s starting again!” In her alarm, which was totally beyond Gregor’s comprehension, his sister even abandoned his mother as she pushed herself vigorously out of her chair as if more willing to sacrifice her own mother than stay anywhere near Gregor. She rushed over to behind her father, who had become excited merely because she was and stood up half raising his hands in front of Gregor’s sister as if to protect her.
"그것은 가야 해요." 그의 여동생이 소리쳤다. "그것이 유일한 방법이에요, 아버지. 그것이 그레고르라는 생각을 버리셔야 해요. 우리는 너무 오랫동안 그것을 믿음으로써 우리 자신에게 해를 끼쳤을 뿐이에요. 어떻게 그것이 그레고르일 수 있어요? 만약 그가 그레고르였다면 그는 오래전에 인간이 그런 동물과 함께 사는 것이 불가능하다는 것을 알았을 것이고 자신의 자유 의지로 떠났을 거예요. 그러면 우리는 더 이상 오빠가 없겠지만, 우리는 우리의 삶을 계속 살아가고 그를 존경심으로 기억할 수 있을 거예요. 현실은 이 동물이 우리를 박해하고 있고, 우리 세입자들을 쫓아냈고, 분명히 전체 아파트를 차지하고 우리를 거리에서 자게 만들고 싶어 해요. 아버지, 보세요, 그냥 보세요." 그녀는 갑자기 비명을 질렀다. "그가 다시 시작하고 있어요!" 그레고르의 이해를 완전히 넘어선 그녀의 경악 속에서, 그의 여동생은 마치 그레고르 근처 어디에도 머무는 것보다 자신의 어머니를 희생할 의향이 더 있는 것처럼 의자에서 격렬하게 몸을 밀어내면서 어머니조차 버렸다. 그녀는 그녀 때문에 흥분했고 그레고르의 여동생 앞에서 그녀를 보호하려는 듯 손을 반쯤 들어 올리며 일어선 아버지 뒤로 달려갔다.

But Gregor had had no intention of frightening anyone, least of all his sister. All he had done was begin to turn round so that he could go back into his room, although that was in itself quite startling as his pain-wracked condition meant that turning round required a great deal of effort and he was using his head to help himself do it, repeatedly raising it and striking it against the floor. He stopped and looked round. They seemed to have realised his good intention and had only been alarmed briefly. Now they all looked at him in unhappy silence. His mother lay in her chair with her legs stretched out and pressed against each other, her eyes nearly closed with exhaustion; his sister sat next to his father with her arms around his neck.
하지만 그레고르는 누구도, 특히 여동생을 겁줄 의도가 전혀 없었다. 그가 한 모든 것은 단지 방으로 돌아갈 수 있도록 돌아서기 시작한 것뿐이었다. 비록 그것 자체가 상당히 놀라운 일이었지만, 그의 고통에 시달리는 상태는 돌아서는 데 많은 노력이 필요하다는 것을 의미했고 그는 그것을 하기 위해 머리를 사용하고 있었고, 반복적으로 그것을 들어 올려 바닥에 부딪쳤다. 그는 멈추고 주위를 둘러보았다. 그들은 그의 좋은 의도를 깨달은 것 같았고 단지 잠시 놀랐을 뿐이었다. 이제 그들 모두는 불행한 침묵 속에서 그를 바라보았다. 그의 어머니는 다리를 쭉 뻗고 서로 붙인 채 의자에 누워 있었고, 눈은 피로로 거의 감겨 있었다. 그의 여동생은 아버지 옆에 앉아 팔로 그의 목을 감싸 안았다.

“Maybe now they’ll let me turn round”, thought Gregor and went back to work. He could not help panting loudly with the effort and had sometimes to stop and take a rest. No-one was making him rush any more, everything was left up to him. As soon as he had finally finished turning round he began to move straight ahead. He was amazed at the great distance that separated him from his room, and could not understand how he had covered that distance in his weak state a little while before and almost without noticing it. He concentrated on crawling as fast as he could and hardly noticed that there was not a word, not any cry, from his family to distract him. He did not turn his head until he had reached the doorway. He did not turn it all the way round as he felt his neck becoming stiff, but it was nonetheless enough to see that nothing behind him had changed, only his sister had stood up. With his last glance he saw that his mother had now fallen completely asleep.
"아마 이제 그들이 나를 돌아서게 해줄 거야." 그레고르는 생각하고 다시 일하기 시작했다. 그는 노력 때문에 크게 헐떡이지 않을 수 없었고 때때로 멈춰서 쉬어야 했다. 아무도 더 이상 그를 서두르게 만들지 않았고, 모든 것이 그에게 맡겨졌다. 마침내 돌아서기를 마쳤을 때 그는 즉시 앞으로 움직이기 시작했다. 그는 그의 방과 그를 분리하는 먼 거리에 놀랐고, 조금 전에 약한 상태에서 거의 알아채지 못하고 어떻게 그 거리를 덮었는지 이해할 수 없었다. 그는 가능한 한 빨리 기어가는 데 집중했고 그의 가족으로부터 그를 방해할 말 한마디, 어떤 외침도 없다는 것을 거의 알아채지 못했다. 그는 문간에 도착할 때까지 머리를 돌리지 않았다. 목이 뻣뻣해지는 것을 느꼈기 때문에 완전히 돌리지는 않았지만, 그럼에도 불구하고 뒤에 아무것도 변하지 않았고 단지 여동생만 일어섰다는 것을 보기에 충분했다. 마지막 시선으로 그는 어머니가 이제 완전히 잠들었다는 것을 보았다.

He was hardly inside his room before the door was hurriedly shut, bolted and locked. The sudden noise behind Gregor so startled him that his little legs collapsed under him. It was his sister who had been in so much of a rush. She had been standing there waiting and sprung forward lightly, Gregor had not heard her coming at all, and as she turned the key in the lock she said loudly to her parents “At last!”.
그가 방 안에 거의 들어서자마자 문이 서둘러 닫히고, 빗장이 걸리고 잠겼다. 그레고르 뒤의 갑작스러운 소음은 그를 너무 놀라게 해서 그의 작은 다리들이 그 아래로 무너졌다. 그렇게 서둘렀던 것은 그의 여동생이었다. 그녀는 거기에 서서 기다리고 있었고 가볍게 앞으로 뛰어나왔다. 그레고르는 그녀가 오는 것을 전혀 듣지 못했고, 그녀가 자물쇠의 열쇠를 돌리면서 부모에게 큰 소리로 말했다. "마침내!"

“What now, then?”, Gregor asked himself as he looked round in the darkness. He soon made the discovery that he could no longer move at all. This was no surprise to him, it seemed rather that being able to actually move around on those spindly little legs until then was unnatural. He also felt relatively comfortable. It is true that his entire body was aching, but the pain seemed to be slowly getting weaker and weaker and would finally disappear altogether. He could already hardly feel the decayed apple in his back or the inflamed area around it, which was entirely covered in white dust. He thought back of his family with emotion and love. If it was possible, he felt that he must go away even more strongly than his sister. He remained in this state of empty and peaceful rumination until he heard the clock tower strike three in the morning. He watched as it slowly began to get light everywhere outside the window too. Then, without his willing it, his head sank down completely, and his last breath flowed weakly from his nostrils.
"그럼 이제 뭐지?" 그레고르가 어둠 속에서 주위를 둘러보며 스스로에게 물었다. 그는 곧 자신이 더 이상 전혀 움직일 수 없다는 것을 발견했다. 이것은 그에게 놀라운 일이 아니었고, 오히려 그때까지 그 가느다란 작은 다리들로 실제로 돌아다닐 수 있었다는 것이 부자연스러웠던 것 같았다. 그는 또한 비교적 편안함을 느꼈다. 그의 온몸이 아픈 것은 사실이었지만, 통증은 서서히 약해지고 약해져서 마침내 완전히 사라질 것 같았다. 그는 이미 등의 썩은 사과나 그 주변의 염증 부위를 거의 느낄 수 없었고, 그곳은 완전히 흰 먼지로 덮여 있었다. 그는 감정과 사랑으로 가족을 회상했다. 가능하다면, 그는 여동생보다 훨씬 더 강하게 떠나야 한다고 느꼈다. 그는 아침 세 시를 치는 시계탑 소리를 들을 때까지 이 텅 비고 평화로운 반추 상태에 남아 있었다. 그는 창밖 어디에서나 서서히 밝아지기 시작하는 것을 지켜보았다. 그런 다음, 그의 의지와 상관없이, 그의 머리는 완전히 가라앉았고, 그의 마지막 숨결이 콧구멍에서 약하게 흘러나왔다.

When the cleaner came in early in the morning—they’d often asked her not to keep slamming the doors but with her strength and in her hurry she still did, so that everyone in the flat knew when she’d arrived and from then on it was impossible to sleep in peace—she made her usual brief look in on Gregor and at first found nothing special. She thought he was laying there so still on purpose, playing the martyr; she attributed all possible understanding to him. She happened to be holding the long broom in her hand, so she tried to tickle Gregor with it from the doorway. When she had no success with that she tried to make a nuisance of herself and poked at him a little, and only when she found she could shove him across the floor with no resistance at all did she start to pay attention. She soon realised what had really happened, opened her eyes wide, whistled to herself, but did not waste time to yank open the bedroom doors and shout loudly into the darkness of the bedrooms: “Come and ’ave a look at this, it’s dead, just lying there, stone dead!”
청소부가 이른 아침에 들어왔을 때—그들은 종종 그녀에게 문을 계속 쾅 닫지 말라고 요청했지만 그녀의 힘과 서두름 때문에 그녀는 여전히 그렇게 했고, 그래서 아파트의 모든 사람이 그녀가 도착했을 때를 알았고 그때부터 평화롭게 잠자는 것이 불가능했다—그녀는 평소처럼 그레고르를 잠시 들여다보았고 처음에는 특별한 것을 발견하지 못했다. 그녀는 그가 순교자를 연기하며 일부러 그렇게 가만히 누워 있다고 생각했다. 그녀는 그에게 모든 가능한 이해력을 부여했다. 그녀는 마침 긴 빗자루를 손에 들고 있었기 때문에 문간에서 그것으로 그레고르를 간지럽히려 했다. 그것으로 성공하지 못했을 때 그녀는 성가시게 굴려고 그를 약간 찔렀고, 전혀 저항 없이 그를 바닥 건너편으로 밀 수 있다는 것을 발견했을 때에야 주의를 기울이기 시작했다. 그녀는 곧 실제로 무슨 일이 일어났는지 깨달았고, 눈을 크게 뜨고 혼자 휘파람을 불었지만, 침실 문을 확 열고 침실의 어둠 속으로 큰 소리로 외치는 데 시간을 낭비하지 않았다. "와서 이것 좀 봐요, 죽었어요, 그냥 거기에 누워 있어요, 완전히 죽었어요!"

Mr. and Mrs. Samsa sat upright there in their marriage bed and had to make an effort to get over the shock caused by the cleaner before they could grasp what she was saying. But then, each from his own side, they hurried out of bed. Mr. Samsa threw the blanket over his shoulders, Mrs. Samsa just came out in her nightdress; and that is how they went into Gregor’s room. On the way they opened the door to the living room where Grete had been sleeping since the three gentlemen had moved in; she was fully dressed as if she had never been asleep, and the paleness of her face seemed to confirm this. “Dead?”, asked Mrs. Samsa, looking at the charwoman enquiringly, even though she could have checked for herself and could have known it even without checking. “That’s what I said”, replied the cleaner, and to prove it she gave Gregor’s body another shove with the broom, sending it sideways across the floor. Mrs. Samsa made a movement as if she wanted to hold back the broom, but did not complete it. “Now then”, said Mr. Samsa, “let’s give thanks to God for that”. He crossed himself, and the three women followed his example. Grete, who had not taken her eyes from the corpse, said: “Just look how thin he was. He didn’t eat anything for so long. The food came out again just the same as when it went in”. Gregor’s body was indeed completely dried up and flat, they had not seen it until then, but now he was not lifted up on his little legs, nor did he do anything to make them look away.
잠자 씨와 부인은 결혼 침대에서 똑바로 앉아 청소부가 일으킨 충격에서 벗어나 그녀가 무슨 말을 하는지 파악하기 전에 노력을 해야 했다. 하지만 그런 다음, 각자 자신의 쪽에서 침대에서 서둘러 나왔다. 잠자 씨는 어깨에 담요를 둘렀고, 잠자 부인은 단지 잠옷 차림으로 나왔다. 그리고 그렇게 그들은 그레고르의 방으로 들어갔다. 가는 길에 그들은 세 신사가 이사 온 이후 그레테가 자고 있던 거실 문을 열었다. 그녀는 마치 잠든 적이 없는 것처럼 완전히 옷을 입고 있었고, 그녀의 얼굴의 창백함이 이것을 확인하는 것 같았다. "죽었다고요?" 잠자 부인이 가정부를 의문스럽게 바라보며 물었다. 비록 그녀가 직접 확인할 수도 있었고 확인하지 않고도 그것을 알 수도 있었지만 말이다. "제가 말한 그대로예요." 청소부가 대답했고, 그것을 증명하기 위해 그녀는 빗자루로 그레고르의 몸을 다시 한 번 밀어 바닥 건너편으로 옆으로 보냈다. 잠자 부인은 마치 빗자루를 막고 싶다는 듯 움직였지만 완성하지 못했다. "자, 그럼," 잠자 씨가 말했다. "그것에 대해 하느님께 감사드리자." 그는 성호를 그었고, 세 여자는 그의 예를 따랐다. 시체에서 눈을 떼지 않았던 그레테가 말했다. "그가 얼마나 말랐는지 좀 보세요. 그는 너무 오랫동안 아무것도 먹지 않았어요. 음식이 들어갔을 때와 똑같이 다시 나왔어요." 그레고르의 몸은 실제로 완전히 마르고 납작했다. 그들은 그때까지 그것을 보지 못했지만, 이제 그는 그의 작은 다리들로 들어 올려지지 않았고, 그들이 시선을 돌리게 할 어떤 행동도 하지 않았다.

“Grete, come with us in here for a little while”, said Mrs. Samsa with a pained smile, and Grete followed her parents into the bedroom but not without looking back at the body. The cleaner shut the door and opened the window wide. Although it was still early in the morning the fresh air had something of warmth mixed in with it. It was already the end of March, after all.
"그레테, 잠시 우리와 함께 여기로 와." 잠자 부인이 고통스러운 미소를 지으며 말했고, 그레테는 시체를 뒤돌아보지 않고는 아니지만 부모를 따라 침실로 들어갔다. 청소부는 문을 닫고 창문을 활짝 열었다. 아직 이른 아침이었지만 신선한 공기에는 따뜻함이 약간 섞여 있었다. 결국 이미 3월 말이었다.

The three gentlemen stepped out of their room and looked round in amazement for their breakfasts; they had been forgotten about. “Where is our breakfast?”, the middle gentleman asked the cleaner irritably. She just put her finger on her lips and made a quick and silent sign to the men that they might like to come into Gregor’s room. They did so, and stood around Gregor’s corpse with their hands in the pockets of their well-worn coats. It was now quite light in the room.
세 신사는 그들의 방에서 나와 아침 식사를 찾아 놀라서 주위를 둘러보았다. 그들은 잊혀졌던 것이다. "우리 아침 식사는 어디 있소?" 가운데 신사가 청소부에게 짜증스럽게 물었다. 그녀는 단지 입술에 손가락을 대고 남자들에게 그레고르의 방으로 들어와도 좋다는 빠르고 조용한 신호를 보냈다. 그들은 그렇게 했고, 낡은 코트 주머니에 손을 넣은 채 그레고르의 시체 주위에 서 있었다. 이제 방은 꽤 밝았다.

Then the door of the bedroom opened and Mr. Samsa appeared in his uniform with his wife on one arm and his daughter on the other. All of them had been crying a little; Grete now and then pressed her face against her father’s arm.
그런 다음 침실 문이 열리고 잠자 씨가 제복 차림으로 한 팔에는 아내를, 다른 팔에는 딸을 끼고 나타났다. 그들 모두는 약간 울었다. 그레테는 때때로 아버지의 팔에 얼굴을 눌렀다.

“Leave my home. Now!”, said Mr. Samsa, indicating the door and without letting the women from him. “What do you mean?”, asked the middle of the three gentlemen somewhat disconcerted, and he smiled sweetly. The other two held their hands behind their backs and continually rubbed them together in gleeful anticipation of a loud quarrel which could only end in their favour. “I mean just what I said”, answered Mr. Samsa, and, with his two companions, went in a straight line towards the man. At first, he stood there still, looking at the ground as if the contents of his head were rearranging themselves into new positions. “Alright, we’ll go then”, he said, and looked up at Mr. Samsa as if he had been suddenly overcome with humility and wanted permission again from Mr. Samsa for his decision. Mr. Samsa merely opened his eyes wide and briefly nodded to him several times. At that, and without delay, the man actually did take long strides into the front hallway; his two friends had stopped rubbing their hands some time before and had been listening to what was being said. Now they jumped off after their friend as if taken with a sudden fear that Mr. Samsa might go into the hallway in front of them and break the connection with their leader. Once there, all three took their hats from the stand, took their sticks from the holder, bowed without a word and left the premises. Mr. Samsa and the two women followed them out onto the landing; but they had had no reason to mistrust the men’s intentions and as they leaned over the landing they saw how the three gentlemen made slow but steady progress down the many steps. As they turned the corner on each floor they disappeared and would reappear a few moments later; the further down they went, the more that the Samsa family lost interest in them; when a butcher’s boy, proud of posture with his tray on his head, passed them on his way up and came nearer than they were, Mr. Samsa and the women came away from the landing and went, as if relieved, back into the flat.
"내 집에서 나가시오. 당장!" 잠자 씨가 문을 가리키며 여자들을 자신에게서 떼어놓지 않고 말했다. "무슨 말씀이시오?" 세 신사 중 가운데 신사가 다소 당황하며 물었고, 그는 달콤하게 미소를 지었다. 다른 두 사람은 등을 뒤로 하고 손을 잡고 자신들에게 유리하게 끝날 수밖에 없는 시끄러운 싸움을 즐겁게 기대하며 계속해서 문질렀다. "내가 말한 그대로요." 잠자 씨가 대답했고, 그의 두 동반자와 함께 그 남자를 향해 직선으로 갔다. 처음에 그는 머릿속 내용물이 새로운 위치로 재배열되는 것처럼 땅을 바라보며 여전히 거기에 서 있었다. "알겠소, 그럼 가겠소." 그가 말했고, 마치 갑자기 겸손함에 압도되어 자신의 결정에 대해 잠자 씨로부터 다시 허락을 받고 싶다는 듯 잠자 씨를 올려다보았다. 잠자 씨는 단지 눈을 크게 뜨고 그에게 여러 번 짧게 고개를 끄덕였다. 그러자 지체 없이 그 남자는 실제로 앞 복도로 큰 걸음을 내디뎠다. 그의 두 친구는 얼마 전에 손 비비는 것을 멈추고 무슨 말이 오가는지 듣고 있었다. 이제 그들은 마치 잠자 씨가 그들 앞으로 복도로 들어가 그들의 지도자와의 연결을 끊을지도 모른다는 갑작스러운 두려움에 사로잡힌 것처럼 친구를 따라 뛰어내렸다. 그곳에 도착하자 세 사람 모두 스탠드에서 모자를, 홀더에서 지팡이를 가져갔고, 말없이 절하고 건물을 떠났다. 잠자 씨와 두 여자는 그들을 따라 계단참으로 나갔다. 하지만 그들은 남자들의 의도를 불신할 이유가 없었고 계단참 너머로 몸을 기울였을 때 세 신사가 많은 계단을 천천히 그러나 꾸준히 내려가는 것을 보았다. 각 층의 모퉁이를 돌 때마다 그들은 사라졌다가 잠시 후 다시 나타났다. 그들이 더 아래로 내려갈수록 잠자 가족은 그들에 대한 흥미를 더 잃었다. 머리에 쟁반을 얹고 자랑스러운 자세의 정육점 소년이 올라가는 길에 그들을 지나쳐 그들보다 더 가까이 왔을 때, 잠자 씨와 여자들은 계단참에서 물러나 마치 안심한 듯 아파트로 다시 들어갔다.

They decided the best way to make use of that day was for relaxation and to go for a walk; not only had they earned a break from work but they were in serious need of it. So they sat at the table and wrote three letters of excusal, Mr. Samsa to his employers, Mrs. Samsa to her contractor and Grete to her principal. The cleaner came in while they were writing to tell them she was going, she’d finished her work for that morning. The three of them at first just nodded without looking up from what they were writing, and it was only when the cleaner still did not seem to want to leave that they looked up in irritation. “Well?”, asked Mr. Samsa. The charwoman stood in the doorway with a smile on her face as if she had some tremendous good news to report, but would only do it if she was clearly asked to. The almost vertical little ostrich feather on her hat, which had been a source of irritation to Mr. Samsa all the time she had been working for them, swayed gently in all directions. “What is it you want then?”, asked Mrs. Samsa, whom the cleaner had the most respect for. “Yes”, she answered, and broke into a friendly laugh that made her unable to speak straight away, “well then, that thing in there, you needn’t worry about how you’re going to get rid of it. That’s all been sorted out.” Mrs. Samsa and Grete bent down over their letters as if intent on continuing with what they were writing; Mr. Samsa saw that the cleaner wanted to start describing everything in detail but, with outstretched hand, he made it quite clear that she was not to. So, as she was prevented from telling them all about it, she suddenly remembered what a hurry she was in and, clearly peeved, called out “Cheerio then, everyone”, turned round sharply and left, slamming the door terribly as she went.
그들은 그날을 가장 잘 활용하는 방법은 휴식을 취하고 산책을 가는 것이라고 결정했다. 그들은 일에서 휴식을 얻었을 뿐만 아니라 그것이 절실히 필요했다. 그래서 그들은 테이블에 앉아 세 통의 결근 사유서를 썼다. 잠자 씨는 고용주에게, 잠자 부인은 계약자에게, 그리고 그레테는 교장에게. 청소부는 그들이 글을 쓰고 있는 동안 들어와서 그녀가 가고 있다고, 그날 아침 일을 마쳤다고 말했다. 세 사람은 처음에 글쓰던 것에서 눈을 떼지 않고 그냥 고개를 끄덕였고, 청소부가 여전히 떠나고 싶어 하지 않는 것 같았을 때에야 짜증스럽게 올려다보았다. "음?" 잠자 씨가 물었다. 가정부는 마치 엄청난 좋은 소식을 보고할 것이 있지만 명확하게 요청받아야만 그렇게 할 것처럼 미소를 지으며 문간에 서 있었다. 그녀가 그들을 위해 일하는 내내 잠자 씨에게 짜증의 원천이었던 그녀의 모자 위의 거의 수직인 작은 타조 깃털이 모든 방향으로 부드럽게 흔들렸다. "그럼 뭘 원하세요?" 청소부가 가장 존경하는 잠자 부인이 물었다. "네." 그녀가 대답했고, 곧바로 말을 할 수 없게 만드는 친근한 웃음을 터뜨렸다. "글쎄요, 저기 안에 있는 거 말이에요, 어떻게 없앨지 걱정할 필요 없어요. 전부 다 처리됐어요." 잠자 부인과 그레테는 마치 글쓰기를 계속할 작정인 것처럼 편지 위로 몸을 숙였다. 잠자 씨는 청소부가 모든 것을 자세히 설명하기 시작하고 싶어 한다는 것을 보았지만, 손을 뻗어 그녀가 그렇게 해서는 안 된다는 것을 꽤 명확하게 했다. 그래서, 그녀가 그들에게 모든 것에 대해 말하는 것을 제지당하자, 그녀는 갑자기 자신이 얼마나 서둘렀는지 기억했고, 분명히 짜증 나서 "그럼 안녕히 계세요, 모두들."이라고 외치고, 날카롭게 돌아서서 가면서 문을 끔찍하게 쾅 닫고 떠났다.

“Tonight she gets sacked”, said Mr. Samsa, but he received no reply from either his wife or his daughter as the charwoman seemed to have destroyed the peace they had only just gained. They got up and went over to the window where they remained with their arms around each other. Mr. Samsa twisted round in his chair to look at them and sat there watching for a while. Then he called out: “Come here, then. Let’s forget about all that old stuff, shall we. Come and give me a bit of attention”. The two women immediately did as he said, hurrying over to him where they kissed him and hugged him and then they quickly finished their letters.
"오늘 밤 그녀는 해고야." 잠자 씨가 말했지만, 가정부가 그들이 방금 얻은 평화를 파괴한 것 같아서 아내나 딸로부터 아무런 대답도 받지 못했다. 그들은 일어나서 창가로 가서 서로 팔을 감싸 안은 채 거기에 머물렀다. 잠자 씨는 의자에서 몸을 비틀어 그들을 바라보았고 잠시 거기에 앉아 지켜보았다. 그런 다음 그는 외쳤다. "이리 와, 그럼. 그 모든 오래된 것들은 잊어버리자, 응? 와서 나에게 조금만 관심을 가져줘." 두 여자는 즉시 그가 말한 대로 했고, 그에게 서둘러 가서 그에게 키스하고 그를 껴안았고 그런 다음 재빨리 편지를 마쳤다.

After that, the three of them left the flat together, which was something they had not done for months, and took the tram out to the open country outside the town. They had the tram, filled with warm sunshine, all to themselves. Leant back comfortably on their seats, they discussed their prospects and found that on closer examination they were not at all bad—until then they had never asked each other about their work but all three had jobs which were very good and held particularly good promise for the future. The greatest improvement for the time being, of course, would be achieved quite easily by moving house; what they needed now was a flat that was smaller and cheaper than the current one which had been chosen by Gregor, one that was in a better location and, most of all, more practical. All the time, Grete was becoming livelier. With all the worry they had been having of late her cheeks had become pale, but, while they were talking, Mr. and Mrs. Samsa were struck, almost simultaneously, with the thought of how their daughter was blossoming into a well built and beautiful young lady. They became quieter. Just from each other’s glance and almost without knowing it they agreed that it would soon be time to find a good man for her. And, as if in confirmation of their new dreams and good intentions, as soon as they reached their destination Grete was the first to get up and stretch out her young body.
그 후, 세 사람은 함께 아파트를 나섰는데, 이는 몇 달 동안 하지 않았던 일이었고, 전차를 타고 마을 밖의 탁 트인 시골로 갔다. 따뜻한 햇살로 가득 찬 전차는 그들만의 것이었다. 좌석에 편안하게 등을 기대고 그들은 자신들의 전망에 대해 논의했고 면밀히 검토한 결과 전혀 나쁘지 않다는 것을 발견했다—그때까지 그들은 서로의 일에 대해 물어본 적이 없었지만 세 사람 모두 매우 좋고 특히 미래에 대한 좋은 약속을 가진 직업을 가지고 있었다. 당분간 가장 큰 개선은 물론 집을 이사함으로써 꽤 쉽게 달성될 것이다. 지금 그들에게 필요한 것은 그레고르가 선택했던 현재의 아파트보다 더 작고 저렴하며, 더 나은 위치에 있고 무엇보다도 더 실용적인 아파트였다. 내내 그레테는 더욱 활기차지고 있었다. 최근에 겪었던 모든 걱정 때문에 그녀의 뺨은 창백해졌지만, 그들이 이야기하는 동안 잠자 씨와 부인은 거의 동시에 그들의 딸이 건장하고 아름다운 젊은 숙녀로 꽃피고 있다는 생각에 사로잡혔다. 그들은 더 조용해졌다. 단지 서로의 시선만으로 거의 알지 못한 채 그들은 곧 그녀를 위해 좋은 남자를 찾아야 할 때라는 데 동의했다. 그리고 마치 그들의 새로운 꿈과 좋은 의도를 확인하는 것처럼, 목적지에 도착하자마자 그레테가 가장 먼저 일어나 젊은 몸을 쭉 폈다.

*** END OF THE PROJECT GUTENBERG EBOOK METAMORPHOSIS ***
*** 프로젝트 구텐베르크 이북 변신 끝 ***

Updated editions will replace the previous one—the old editions will be renamed.
업데이트된 판은 이전 판을 대체하며, 이전 판은 이름이 변경됩니다.

Creating the works from print editions not protected by U.S. copyright law means that no one owns a United States copyright in these works, so the Foundation (and you!) can copy and distribute it in the United States without permission and without paying copyright royalties. Special rules, set forth in the General Terms of Use part of this license, apply to copying and distributing Project Gutenberg™ electronic works to protect the PROJECT GUTENBERG™ concept and trademark. Project Gutenberg is a registered trademark, and may not be used if you charge for an eBook, except by following the terms of the trademark license, including paying royalties for use of the Project Gutenberg trademark. If you do not charge anything for copies of this eBook, complying with the trademark license is very easy. You may use this eBook for nearly any purpose such as creation of derivative works, reports, performances and research. Project Gutenberg eBooks may be modified and printed and given away—you may do practically ANYTHING in the United States with eBooks not protected by U.S. copyright law. Redistribution is subject to the trademark license, especially commercial redistribution.
미국 저작권법에 의해 보호되지 않는 인쇄판에서 저작물을 만드는 것은 아무도 이 저작물에 대한 미국 저작권을 소유하지 않음을 의미하므로, 재단(그리고 당신!)은 허가 없이 그리고 저작권 로열티를 지불하지 않고 미국에서 그것을 복사하고 배포할 수 있습니다. 이 라이선스의 일반 이용 약관 부분에 명시된 특별 규칙은 PROJECT GUTENBERG™ 개념과 상표를 보호하기 위해 프로젝트 구텐베르크™ 전자 저작물의 복사 및 배포에 적용됩니다. 프로젝트 구텐베르크는 등록 상표이며, 프로젝트 구텐베르크 상표 사용에 대한 로열티 지불을 포함한 상표 라이선스 조건을 따르지 않는 한, 전자책에 대해 요금을 부과하는 경우 사용할 수 없습니다. 이 전자책 사본에 대해 아무것도 청구하지 않는 경우, 상표 라이선스를 준수하는 것은 매우 쉽습니다. 파생 저작물 생성, 보고서, 공연 및 연구와 같은 거의 모든 목적으로 이 전자책을 사용할 수 있습니다. 프로젝트 구텐베르크 전자책은 수정, 인쇄 및 증여될 수 있습니다—미국 저작권법에 의해 보호되지 않는 전자책으로 미국에서 거의 모든 것을 할 수 있습니다. 재배포는 상표 라이선스, 특히 상업적 재배포의 적용을 받습니다.

START: FULL LICENSE
시작: 전체 라이선스

THE FULL PROJECT GUTENBERG LICENSE
전체 프로젝트 구텐베르크 라이선스

PLEASE READ THIS BEFORE YOU DISTRIBUTE OR USE THIS WORK
이 저작물을 배포하거나 사용하기 전에 이것을 읽어주십시오

To protect the Project Gutenberg™ mission of promoting the free distribution of electronic works, by using or distributing this work (or any other work associated in any way with the phrase “Project Gutenberg”), you agree to comply with all the terms of the Full Project Gutenberg™ License available with this file or online at http://www.gutenberg.org/license.
전자 저작물의 무료 배포를 촉진하는 프로젝트 구텐베르크™ 임무를 보호하기 위해, 이 저작물(또는 "프로젝트 구텐베르크"라는 문구와 어떤 식으로든 관련된 다른 저작물)을 사용하거나 배포함으로써, 귀하는 이 파일과 함께 또는 http://www.gutenberg.org/license 온라인에서 사용할 수 있는 전체 프로젝트 구텐베르크™ 라이선스의 모든 조건에 동의합니다.

Section 1. General Terms of Use and Redistributing Project Gutenberg™ electronic works
섹션 1. 프로젝트 구텐베르크™ 전자 저작물의 일반 이용 약관 및 재배포

1.A. By reading or using any part of this Project Gutenberg™ electronic work, you indicate that you have read, understand, agree to and accept all the terms of this license and intellectual property (trademark/copyright) agreement. If you do not agree to abide by all the terms of this agreement, you must cease using and return or destroy all copies of Project Gutenberg™ electronic works in your possession. If you paid a fee for obtaining a copy of or access to a Project Gutenberg™ electronic work and you do not agree to be bound by the terms of this agreement, you may obtain a refund from the person or entity to whom you paid the fee as set forth in paragraph 1.E.8.
1.A. 이 프로젝트 구텐베르크™ 전자 저작물의 일부를 읽거나 사용함으로써, 귀하는 이 라이선스 및 지적 재산권(상표/저작권) 계약의 모든 조건을 읽고, 이해하고, 동의하며 수락했음을 나타냅니다. 이 계약의 모든 조건 준수에 동의하지 않는 경우, 귀하는 프로젝트 구텐베르크™ 전자 저작물의 사용을 중단하고 소유하고 있는 모든 사본을 반환하거나 파기해야 합니다. 프로젝트 구텐베르크™ 전자 저작물의 사본 또는 접근 권한을 얻기 위해 수수료를 지불했고 이 계약 조건에 구속되는 데 동의하지 않는 경우, 1.E.8항에 명시된 대로 수수료를 지불한 개인 또는 단체로부터 환불을 받을 수 있습니다.

1.B. “Project Gutenberg” is a registered trademark. It may only be used on or associated in any way with an electronic work by people who agree to be bound by the terms of this agreement. There are a few things that you can do with most Project Gutenberg™ electronic works even without complying with the full terms of this agreement. See paragraph 1.C below. There are a lot of things you can do with Project Gutenberg™ electronic works if you follow the terms of this agreement and help preserve free future access to Project Gutenberg™ electronic works. See paragraph 1.E below.
1.B. "프로젝트 구텐베르크"는 등록 상표입니다. 이는 이 계약 조건에 구속되는 데 동의하는 사람들에 의해서만 전자 저작물에 사용되거나 어떤 식으로든 연관될 수 있습니다. 이 계약의 전체 조건을 준수하지 않고도 대부분의 프로젝트 구텐베르크™ 전자 저작물로 할 수 있는 몇 가지 사항이 있습니다. 아래 1.C항을 참조하십시오. 이 계약 조건을 따르고 프로젝트 구텐베르크™ 전자 저작물에 대한 무료 미래 접근성을 보존하는 데 도움을 준다면 프로젝트 구텐베르크™ 전자 저작물로 할 수 있는 많은 일들이 있습니다. 아래 1.E항을 참조하십시오.

1.C. The Project Gutenberg Literary Archive Foundation (“the Foundation” or PGLAF), owns a compilation copyright in the collection of Project Gutenberg™ electronic works. Nearly all the individual works in the collection are in the public domain in the United States. If an individual work is unprotected by copyright law in the United States and you are located in the United States, we do not claim a right to prevent you from copying, distributing, performing, displaying or creating derivative works based on the work as long as all references to Project Gutenberg are removed. Of course, we hope that you will support the Project Gutenberg™ mission of promoting free access to electronic works by freely sharing Project Gutenberg™ works in compliance with the terms of this agreement for keeping the Project Gutenberg™ name associated with the work. You can easily comply with the terms of this agreement by keeping this work in the same format with its attached full Project Gutenberg™ License when you share it without charge with others.
1.C. 프로젝트 구텐베르크 문학 아카이브 재단("재단" 또는 PGLAF)은 프로젝트 구텐베르크™ 전자 저작물 모음에 대한 편집 저작권을 소유합니다. 모음의 거의 모든 개별 저작물은 미국에서 퍼블릭 도메인에 있습니다. 개별 저작물이 미국 저작권법에 의해 보호되지 않고 귀하가 미국에 거주하는 경우, 프로젝트 구텐베르크에 대한 모든 참조가 제거되는 한, 당사는 귀하가 저작물을 기반으로 복사, 배포, 공연, 전시 또는 파생 저작물을 만드는 것을 막을 권리를 주장하지 않습니다. 물론, 귀하가 프로젝트 구텐베르크™ 이름을 저작물과 연관시키는 이 계약 조건에 따라 프로젝트 구텐베르크™ 저작물을 자유롭게 공유함으로써 전자 저작물에 대한 무료 접근을 촉진하는 프로젝트 구텐베르크™ 임무를 지원해주시기를 바랍니다. 다른 사람들과 무료로 공유할 때 이 저작물을 첨부된 전체 프로젝트 구텐베르크™ 라이선스와 함께 동일한 형식으로 유지함으로써 이 계약 조건을 쉽게 준수할 수 있습니다.

This particular work is one of the few individual works protected by copyright law in the United States and most of the remainder of the world, included in the Project Gutenberg collection with the permission of the copyright holder. Information on the copyright owner for this particular work and the terms of use imposed by the copyright holder on this work are set forth at the beginning of this work.
이 특정 저작물은 미국 및 전 세계 대부분 지역에서 저작권법에 의해 보호되는 몇 안 되는 개별 저작물 중 하나로, 저작권 소유자의 허가를 받아 프로젝트 구텐베르크 컬렉션에 포함되었습니다. 이 특정 저작물의 저작권 소유자에 대한 정보와 저작권 소유자가 이 저작물에 부과한 이용 약관은 이 저작물의 시작 부분에 명시되어 있습니다.

1.D. The copyright laws of the place where you are located also govern what you can do with this work. Copyright laws in most countries are in a constant state of change. If you are outside the United States, check the laws of your country in addition to the terms of this agreement before downloading, copying, displaying, performing, distributing or creating derivative works based on this work or any other Project Gutenberg™ work. The Foundation makes no representations concerning the copyright status of any work in any country other than the United States.
1.D. 귀하가 위치한 곳의 저작권법 또한 귀하가 이 저작물로 무엇을 할 수 있는지를 규정합니다. 대부분 국가의 저작권법은 끊임없이 변화하고 있습니다. 미국 외 지역에 거주하는 경우, 이 저작물 또는 다른 프로젝트 구텐베르크™ 저작물을 기반으로 다운로드, 복사, 전시, 공연, 배포 또는 파생 저작물을 만들기 전에 이 계약 조건 외에 해당 국가의 법률을 확인하십시오. 재단은 미국 이외의 어떤 국가에서도 어떤 저작물의 저작권 상태에 관해 어떠한 진술도 하지 않습니다.

1.E. Unless you have removed all references to Project Gutenberg:
1.E. 귀하가 프로젝트 구텐베르크에 대한 모든 참조를 제거하지 않은 경우:

1.E.1. The following sentence, with active links to, or other immediate access to, the full Project Gutenberg™ License must appear prominently whenever any copy of a Project Gutenberg™ work (any work on which the phrase “Project Gutenberg” appears, or with which the phrase “Project Gutenberg” is associated) is accessed, displayed, performed, viewed, copied or distributed:
1.E.1. 다음 문장은 전체 프로젝트 구텐베르크™ 라이선스에 대한 활성 링크 또는 기타 즉각적인 접근 권한과 함께, 프로젝트 구텐베르크™ 저작물("프로젝트 구텐베르크"라는 문구가 나타나거나 "프로젝트 구텐베르크"라는 문구가 연관된 모든 저작물)의 사본에 접근, 전시, 공연, 열람, 복사 또는 배포될 때마다 눈에 띄게 나타나야 합니다.

This eBook is for the use of anyone anywhere in the United States and most other parts of the world at no cost and with almost no restrictions whatsoever. You may copy it, give it away or re-use it under the terms of the Project Gutenberg License included with this eBook or online at http://www.gutenberg.org. If you are not located in the United States, you will have to check the laws of the country where you are located before using this eBook.
이 전자책은 미국 및 전 세계 대부분 지역의 누구나 무료로, 거의 아무런 제약 없이 사용할 수 있습니다. 이 전자책에 포함되어 있거나 http://www.gutenberg.org 온라인에 있는 프로젝트 구텐베르크 라이선스 조건에 따라 복사, 증여 또는 재사용할 수 있습니다. 미국에 거주하지 않는 경우, 이 전자책을 사용하기 전에 해당 국가의 법률을 확인해야 합니다.

1.E.2. If an individual Project Gutenberg™ electronic work is derived from texts not protected by U.S. copyright law (does not contain a notice indicating that it is posted with permission of the copyright holder), the work can be copied and distributed to anyone in the United States without paying any fees or charges. If you are redistributing or providing access to a work with the phrase “Project Gutenberg” associated with or appearing on the work, you must comply either with the requirements of paragraphs 1.E.1 through 1.E.7 or obtain permission for the use of the work and the Project Gutenberg™ trademark as set forth in paragraphs 1.E.8 or 1.E.9.
1.E.2. 개별 프로젝트 구텐베르크™ 전자 저작물이 미국 저작권법에 의해 보호되지 않는 텍스트(저작권 소유자의 허가를 받아 게시되었음을 나타내는 고지가 포함되지 않음)에서 파생된 경우, 해당 저작물은 수수료나 요금을 지불하지 않고 미국 내 누구에게나 복사 및 배포될 수 있습니다. "프로젝트 구텐베르크"라는 문구가 연관되거나 저작물에 나타나는 저작물을 재배포하거나 접근 권한을 제공하는 경우, 1.E.1항부터 1.E.7항까지의 요구 사항을 준수하거나 1.E.8항 또는 1.E.9항에 명시된 대로 저작물 및 프로젝트 구텐베르크™ 상표 사용 허가를 받아야 합니다.

1.E.3. If an individual Project Gutenberg™ electronic work is posted with the permission of the copyright holder, your use and distribution must comply with both paragraphs 1.E.1 through 1.E.7 and any additional terms imposed by the copyright holder. Additional terms will be linked to the Project Gutenberg™ License for all works posted with the permission of the copyright holder found at the beginning of this work.
1.E.3. 개별 프로젝트 구텐베르크™ 전자 저작물이 저작권 소유자의 허가를 받아 게시된 경우, 귀하의 사용 및 배포는 1.E.1항부터 1.E.7항까지와 저작권 소유자가 부과한 추가 조건을 모두 준수해야 합니다. 추가 조건은 이 저작물의 시작 부분에 있는 저작권 소유자의 허가를 받아 게시된 모든 저작물에 대한 프로젝트 구텐베르크™ 라이선스에 연결됩니다.

1.E.4. Do not unlink or detach or remove the full Project Gutenberg™ License terms from this work, or any files containing a part of this work or any other work associated with Project Gutenberg™.
1.E.4. 이 저작물, 또는 이 저작물의 일부를 포함하는 파일, 또는 프로젝트 구텐베르크™와 관련된 다른 저작물에서 전체 프로젝트 구텐베르크™ 라이선스 조건을 연결 해제하거나 분리하거나 제거하지 마십시오.

1.E.5. Do not copy, display, perform, distribute or redistribute this electronic work, or any part of this electronic work, without prominently displaying the sentence set forth in paragraph 1.E.1 with active links or immediate access to the full terms of the Project Gutenberg™ License.
1.E.5. 전체 프로젝트 구텐베르크™ 라이선스 조건에 대한 활성 링크 또는 즉각적인 접근 권한과 함께 1.E.1항에 명시된 문장을 눈에 띄게 표시하지 않고 이 전자 저작물 또는 이 전자 저작물의 일부를 복사, 전시, 공연, 배포 또는 재배포하지 마십시오.

1.E.6. You may convert to and distribute this work in any binary, compressed, marked up, nonproprietary or proprietary form, including any word processing or hypertext form. However, if you provide access to or distribute copies of a Project Gutenberg™ work in a format other than “Plain Vanilla ASCII” or other format used in the official version posted on the official Project Gutenberg™ website (http://www.gutenberg.org), you must, at no additional cost, fee or expense to the user, provide a copy, a means of exporting a copy, or a means of obtaining a copy upon request, of the work in its original “Plain Vanilla ASCII” or other form. Any alternate format must include the full Project Gutenberg™ License as specified in paragraph 1.E.1.
1.E.6. 귀하는 워드 프로세싱 또는 하이퍼텍스트 형식을 포함하여 모든 이진, 압축, 마크업, 비독점 또는 독점 형식으로 이 저작물을 변환하고 배포할 수 있습니다. 그러나 공식 프로젝트 구텐베르크™ 웹사이트(http://www.gutenberg.org)에 게시된 공식 버전에 사용된 "Plain Vanilla ASCII" 또는 다른 형식 이외의 형식으로 프로젝트 구텐베르크™ 저작물 사본에 대한 접근 권한을 제공하거나 배포하는 경우, 사용자에게 추가 비용, 수수료 또는 경비 없이 요청 시 저작물의 원본 "Plain Vanilla ASCII" 또는 다른 형식의 사본, 사본 내보내기 수단 또는 사본 획득 수단을 제공해야 합니다. 모든 대체 형식에는 1.E.1항에 명시된 대로 전체 프로젝트 구텐베르크™ 라이선스가 포함되어야 합니다.

1.E.7. Do not charge a fee for access to, viewing, displaying, performing, copying or distributing any Project Gutenberg™ works unless you comply with paragraph 1.E.8 or 1.E.9.
1.E.7. 1.E.8항 또는 1.E.9항을 준수하지 않는 한, 프로젝트 구텐베르크™ 저작물에 대한 접근, 열람, 전시, 공연, 복사 또는 배포에 대해 수수료를 부과하지 마십시오.

1.E.8. You may charge a reasonable fee for copies of or providing access to or distributing Project Gutenberg™ electronic works provided that:
1.E.8. 다음 조건을 충족하는 경우 프로젝트 구텐베르크™ 전자 저작물 사본 또는 접근 권한 제공 또는 배포에 대해 합리적인 수수료를 부과할 수 있습니다.

• You pay a royalty fee of 20% of the gross profits you derive from the use of Project Gutenberg™ works calculated using the method you already use to calculate your applicable taxes. The fee is owed to the owner of the Project Gutenberg™ trademark, but he has agreed to donate royalties under this paragraph to the Project Gutenberg Literary Archive Foundation. Royalty payments must be paid within 60 days following each date on which you prepare (or are legally required to prepare) your periodic tax returns. Royalty payments should be clearly marked as such and sent to the Project Gutenberg Literary Archive Foundation at the address specified in Section 4, “Information about donations to the Project Gutenberg Literary Archive Foundation.”
• 귀하는 프로젝트 구텐베르크™ 저작물 사용으로 얻는 총 이익의 20%를 귀하가 이미 해당 세금을 계산하는 데 사용하는 방법을 사용하여 계산한 로열티 수수료로 지불합니다. 이 수수료는 프로젝트 구텐베르크™ 상표 소유자에게 지불해야 하지만, 그는 이 항에 따른 로열티를 프로젝트 구텐베르크 문학 아카이브 재단에 기부하기로 동의했습니다. 로열티 지불은 귀하가 정기 세금 신고서를 준비하는(또는 법적으로 준비해야 하는) 각 날짜로부터 60일 이내에 지불해야 합니다. 로열티 지불은 명확하게 표시되어야 하며 섹션 4, "프로젝트 구텐베르크 문학 아카이브 재단 기부 정보"에 명시된 주소로 프로젝트 구텐베르크 문학 아카이브 재단에 보내야 합니다.

• You provide a full refund of any money paid by a user who notifies you in writing (or by e-mail) within 30 days of receipt that s/he does not agree to the terms of the full Project Gutenberg™ License. You must require such a user to return or destroy all copies of the works possessed in a physical medium and discontinue all use of and all access to other copies of Project Gutenberg™ works.
• 수령 후 30일 이내에 전체 프로젝트 구텐베르크™ 라이선스 조건에 동의하지 않음을 서면(또는 이메일)으로 통지하는 사용자에게 지불된 모든 금액을 전액 환불합니다. 귀하는 그러한 사용자에게 물리적 매체에 소유한 저작물의 모든 사본을 반환하거나 파기하고 프로젝트 구텐베르크™ 저작물의 다른 사본에 대한 모든 사용 및 접근을 중단하도록 요구해야 합니다.

• You provide, in accordance with paragraph 1.F.3, a full refund of any money paid for a work or a replacement copy, if a defect in the electronic work is discovered and reported to you within 90 days of receipt of the work.
• 전자 저작물에 결함이 발견되어 저작물 수령 후 90일 이내에 귀하에게 보고되는 경우, 1.F.3항에 따라 저작물 또는 교체 사본에 대해 지불된 모든 금액을 전액 환불합니다.

• You comply with all other terms of this agreement for free distribution of Project Gutenberg™ works.
• 귀하는 프로젝트 구텐베르크™ 저작물의 무료 배포에 대한 이 계약의 다른 모든 조건을 준수합니다.

1.E.9. If you wish to charge a fee or distribute a Project Gutenberg™ electronic work or group of works on different terms than are set forth in this agreement, you must obtain permission in writing from the Project Gutenberg Literary Archive Foundation, the manager of the Project Gutenberg™ trademark. Contact the Foundation as set forth in Section 3 below.
1.E.9. 이 계약에 명시된 것과 다른 조건으로 수수료를 부과하거나 프로젝트 구텐베르크™ 전자 저작물 또는 저작물 그룹을 배포하려는 경우, 프로젝트 구텐베르크™ 상표 관리자인 프로젝트 구텐베르크 문학 아카이브 재단으로부터 서면 허가를 받아야 합니다. 아래 섹션 3에 명시된 대로 재단에 연락하십시오.